— Я жила в общежитии театра «Ленком», квартира на четыре комнаты. Вдруг звонок от агента: «Кайдановский собирается снимать фильм, хочет пригласить вас». Это была зима 1994 года. Я получила сценарий, прочла его. Кайдановский мне нравился как артист. Еще в ГИТИСе все мои работы были сделаны под впечатлением фильмов Тарковского, так что Кайдановского я рассматривала как часть моего мира, моего и Тарковского. Все-таки он играл главную роль в «Сталкере».

* * *

Сказали, что пробы будут проходить не на «Мосфильме», а прямо на квартире у Кайдановского. Это была коммуналка. Разъяснили, как туда пройти, сколько раз позвонить. Я приехала по адресу, на мой звонок раздался лай собаки. Дверь открылась, вышел Александр Леонидович, весь такой обросший, с бородой: «Проходите в большую комнату». Комната была не просто большая, огромная. Высоченные потолки, черные стены, на которых картины, как в «Эрмитаже». За столом уже сидел Юрий Клименко, друг Саши, прекрасный оператор.

На пробах Кайдановский только общался. Задавал мне самые разные вопросы, вообще о жизни, спрашивал, крещеная я или нет, например. Хотя это, наверное, было связано с темой фильма. А потом рассказал, что тоже крестился, только поздно. У себя дома, к нему приходил греко-католический священник.

* * *

Помню, я переодевалась и еще сказала ему: «Я спала с вашим сценарием». Получилось очень смешно. Я-то об этом в прямом смысле говорила, у меня действительно сценарий под подушкой был, а Саша просто захохотал над этими моими словами. Короче говоря, к концу проб он сказал, что, по его мнению, актриса на главную роль нашлась.

Потом все проголодались, и Клименко с Кайдановским решили пойти ужинать в Дом кино. «Инна, вы пойдете с нами?» — спросили они. Я пошла.

«У меня кошачий инфаркт»

Съемки долго не начинались. Саша запускался с картиной на «Мосфильме». Тогда, в начале 90-х, в кино был полный бардак. Вдруг пропали деньги. Это были деньги его друзей. Директор картины сказал, что все нужно закрывать. Саша был в шоке. Пошли разборки, скандалы. Тогда с ним случился первый инфаркт.

* * *

Я сплю в своем общежитии, вдруг около четырех ночи звонок. Соседи по коммуналке: «Инна, это вам звонят от Александра Кайдановского, его забрала „скорая“ в больницу. У него что-то с сердцем. Он просил вас приехать и побыть с его котом и собакой». А ведь только вечером мы с ним разговаривали. Но тогда у нас еще особо близкого знакомства все-таки не было. Я приехала, не понимала, что делать. Пока мне не позвонили из больницы, я даже не знала, что с ним.

* * *

Саша в своих рассказах друзьям всегда говорил: «У меня кошачий инфаркт». Ведь за несколько часов до этого, вечером, убежал его кот, которого он обожал. Саша всегда боялся, что так может случиться, и, когда приходили гости, он предусмотрительно дверь прикрывал. Кот-то был настоящий, не кастрированный. Всем своим гостям Саша говорил: «Не оставляйте дверь открытой». Но все-таки кот выскочил. Через какое-то время Саша обнаружил пропажу, начал искать кота, бегать по лестницам. Кота нашел, но сильно перенервничал.

* * *

Это был очень серьезный звонок, инфаркт задней стенки, который вообще-то неизлечим. Саше предлагали делать шунтирование, но он боялся.

Он лежал в кардиоцентре на Рублевке, я его навещала каждый день. Потом возвращалась, гуляла с собакой, кормила ее и кота. Но Саша был не очень дисциплинированный больной и быстро выписался из больницы.

«Я женился на медсестре»

Для меня Саша был не просто какой-то космический непостижимый мир. Я, простите за наглость, почувствовала, что мы с ним чем-то схожи, его внутренний мир с моим. Вы знаете, если бы я была просто девица, которая хотела зацепиться за известного актера, как некоторые говорят, то у нас бы с ним никогда ничего не вышло. Не такой он был человек.

— А в чем вы видели свою схожесть с ним?

— Ну, я много читала из того, что читал Саша. Правда, он часто меня и ругал: «Как, ты не читала „Былое и думы“?! — обижался он. — Пока не прочтешь, общаться с тобой не будем». Но и сама я его срезала, я ведь Достоевского всего-всего прочла и как-то спросила Александра Леонидовича: «А вы читали вот эту книгу, она нигде не издавалась?» Он так посмотрел на меня: «Нет, не читал. А дашь мне?» Этим я его очень удивила и, может быть, привлекла.

— Какие отношения у него были с Тарковским?

— Сложные. Вначале очень хорошие, но потом Андрей Арсеньевич уже уехал за границу, стал там снимать «Ностальгию» и пригласил Сашу на главную роль. Его не выпустили за то, что побил хамоватого чиновника в погонах. Был суд, и он стал невыездным на какое-то время. Но Саша считал, что Тарковский мог бы повлиять, добиться, чтобы он приехал к нему на съемки, но не сделал этого. Кайдановский обиделся. Потом эту его роль сыграл Олег Янковский. И еще Саша не любил, когда его все время ассоциировали либо с белыми офицерами, либо со «Сталкером». Где ни встретят: «О, Сталкер!» Хотя во всем мире его знают именно по «Сталкеру». Его же благодаря этому пригласили в жюри Каннского фестиваля, где он был вместе с Катрин Денев и Клинтом Иствудом. Это был май 94-го, тогда мы уже были знакомы. У него в приглашении было написано, что можно взять с собой жену, подругу… У меня тогда шли спектакли, я сразу с ним поехать не могла, хотя специально сшила платье у своей подруги, чтобы пройти вместе по ковровой дорожке.

   

— А у него-то был соответствующий костюм?

— Ну да, смокинг. Но, когда жюри удалилось на заключительное обсуждение в специальную комнату, умудрился оставить в отеле рубашку, не говоря уж о том, что у него из номера украли ботинки. Так что пришлось Клинту Иствуду отдать Кайдановскому свою запасную рубаху. Ну, а я приехала на окончание фестиваля, и по дорожке с Сашей мы все же прошлись.

— Как вы окончательно поняли, что стали чем-то единым, одним целым с Кайдановским?

— Ну, это просто чувствуешь. У Саши была хорошая подруга Виолетта Штенберг, ее еще звали Фиалкой. Он с ней советовался по всем вопросам. В чем-то она ему даже заменяла маму с папой, которых уже не было в живых. И вот Фиалка его спросила: «На ком ты женишься?», понимая, что речь идет обо мне. «На медсестре», — ответил Саша, потому что тогда с ним случился уже второй инфаркт и я за ним ухаживала. Это произошло с ним на прослушивании студентов во ВГИКе.

Последнее, что Саша снял в своей жизни, это клип на песню Бориса Гребенщикова «Гарсон № 2». Мы вместе с ним в больнице кадры придумывали. До этого Боря приезжал к нам в гости, оставил кассету, и Саша выбрал именно «Гарсона». У Саши была идея сделать этому герою его альтер-эго, и он придумал, что они в кадре пилят что-то вдвоем, на лодках гребут…

«Женщина с лимонным деревом»

— Он всегда казался таким загадочным, нелюдимым… А вы каким его видели?

— Да, люди его воспринимали каким-то затворником. У него и стены были черные, многим казалось, что он жил чуть ли не в загробном мире. И как будто бы его преследовали черные даты: вот такого-то числа у него умерли мама и папа, и он ждал смерти именно в этот день. То есть кругом одна мистика. А черной комната была лишь потому, что она была перекрашена для съемок фильмов «Сад» и «Иона», когда он еще учился во ВГИКе. Все его первые фильмы были сняты в этой комнате. А на стенах у Саши было много картин. Он очень любил живопись, разбирался в ней, сам писал. Есть даже такая его картина, где изображены я, собака и кот. А на другой картине Саша изобразил сам себя в полосатом халате и опять же рядом с ним собака с котом, только размером с Сашу. А на тарелке лежит яйцо. Саша объяснял: «Это новая жизнь». И еще он нарисовал мой портрет — «Женщина с лимонным деревом».

Про его нелюдимость и всю эту мистику почему-то вспоминали люди, которых я практически ни разу не видела у него дома. Но после Сашиной смерти все они вдруг стали его друзьями.

— Евгения Симонова, одна из жен Кайдановского, вспоминает о жизни с ним очень неоднозначно: с одной стороны, она у него многому училась как актриса, преклонялась перед его интеллектом, но при этом годы, прожитые с ним, называет чуть ли не кошмарными.

— Все люди меняются со временем. Наверное, в молодости Саша был очень нетерпимым, много говорят о его многочисленных ссорах, даже драках. Был какой-то скандал с Михалковым на съемках «Свой среди чужих…». Сашу даже после на гауптвахту посадили, он же тогда в армии служил. Он не хотел делать то, что ему предложил Никита, и они повздорили, толкались даже. По крайней мере, так рассказывают. Просто у него был такой темперамент. Но в 47, когда мы с ним познакомились, я увидела его совсем другим. Он никому не грубил, не дрался, не ругался.

«Сашу надо оставлять, он такой человек»

— Он понимал вас? Или прежде всего себя?

— Саше предложили играть Нострадамуса. Он ходил по комнате и думал, сниматься или нет. Очень злой, хмурый. Каким-то непонятным внутренним чутьем я все поняла и говорю: «Саша, я, наверное, поеду сегодня к себе, в общежитие». Я просто почувствовала, что он хочет быть один, и ему это предложила. Он так обрадовался, просветлел: «Да, ты не обидишься?» И я уехала. Друзья Кайдановского всегда мне звонили и говорили: «Сашу надо оставлять, он такой человек».

Для меня Саша Кайдановский — огромный, великий мир, неповторимый. Второго такого у меня в жизни нет, и я знаю, что больше никогда не будет. С ним я была абсолютно счастлива. Прожив после его смерти довольно большой кусок своей жизни — 16 лет, я очень редко встречала от мужчины столь трогательное к себе отношение. Никогда не забуду нашу свадьбу: никаких белых коней, даже белого платья не было. Не было огромного ресторана, ничего. Но я помню, как мы сидели в его комнате в коммуналке и, выпивая, чокались кольцами. Саша улыбался какой-то мальчишеской улыбкой и все повторял: «Ты моя жена…» Этого не передать словами.

«Плачущая монстрша с синими ногтями»

Тогда я снималась в картине «Карьера Артура Уи». Каждое утро за мной приезжала машина и отвозила на съемки, которые проходили в Театре Советской Армии. А вечером за мной приезжал Саша. И вот он меня как-то встретил и говорит: «Поехали в загс, может, распишемся». И мы поехали. Он зашел к заведующей, выходит радостный: «Нас прямо сейчас могут расписать». Я расстроилась ужасно, стала плакать, говорила, что я еще не готова, что это не по-человечески, что так нельзя. Я же платье должна надеть, друзей пригласить. Да и вид у меня был к тому же соответствующий. Саша забрал меня со съемок, а грим у меня там очень интересный. Мало того, что лицо было покрашено наполовину, как у клоуна, так еще в каких-то квадратах и треугольниках, а ногти накладные, длинные и синего цвета. Мы чего-то там переиграли по времени, я ринулась к Саше, даже не смыв грим, только парик успела снять. Представляю, что думала эта заведующая, глядя на плачущую монстршу с синими ногтями.

А через три недели мы опять пришли, и я уже была в нормальном виде и в нормальном макияже. Вот и расписались.

 

	“Свой среди чужих...”

 

«Одна отрада — красивая молодая жена»

— А как Кайдановский относился к быту?

— Главное место в комнате занимал стол, за ширмочкой кровать и еще холодильник стоял при входе. Основная жизнь на столе, а там книги, таблетки и много засохших тарелок с кошачьим кормом. Тарелки для кота были на столе, потому что на полу собака Зина могла все съесть. Так что кот тоже обедал за столом. То есть обстановка творческого холостяка. И вот, когда появилась я, мне захотелось здесь прибраться, хотелось ему понравиться, показать, что я могу быть хозяйственной. Сейчас я мало что готовлю, хотя могу. А тогда, в 24, не поверите, варила борщи, приходили Сашины друзья, ели, очень нахваливали. Саша в готовке принимал участие, вспоминал рецепты своей мамы. Насчет борща сказал, что в конце процесса нужно обязательно добавить полрюмки водки, по рецепту Макаревича. Но тут я решила помыть в комнате трехметровые окна. Естественно, что много лет туда уже никто не лазил, а пыли, грязи там было уйма. Я куда-то залезала, что-то терла, мыла и была очень довольна собой. Но, когда пришел Саша и увидел это, разразился скандал. Слов я не помню, только впечатления: он налетел на меня как буря. Я не понимала, за что. Было настолько обидно, я оказалась просто смыта из его квартиры этим вихрем, шла по бульвару в свой «Ленком» и рыдала. Потом, уже придя в себя, поговорив с подругой, я поняла, что это было посягательство на мужскую свободу. Кстати, все Сашины друзья все время спрашивали: ну как там у вас? И я им все рассказывала, жаловалась иногда даже. А потом, после Сашиной смерти, они почему-то решили сделать меня своим врагом. Начались небезызвестные исковые подачи в суд, чтобы признать наш брак недействительным, типа, кто я вообще такая.

— Это из-за наследства?

— Все Сашино наследство — это библиотека, старая мебель, какие-то Сашины работы. Я ни одной копейки не получаю по авторским правам.

— Денег то, наверно, Кайдановский не очень-то накопил.

— Денег у нас не было совсем. Если что-то и было, то все уходило на кинопроцесс. Никогда миллионером он не был, иначе бы не жил в коммуналке. Я не понимала, как такой великий человек может так жить. Он бегал к общему телефону в коридор. Соседи были против, чтобы мы поставили у себя аппарат в комнате, они утверждали, что мы с Сашей будем подслушивать их разговоры.

— Сколько всего было комнат в коммуналке?

— Кроме нашей еще четыре. То есть четыре семьи. Кухня, туалет, ванна, естественно, общие. Был график, когда кто их моет. Саша давал денежку тете Тане, соседке, чтобы, когда приходила его очередь мыть общие места, она это делала за него. Люди знали, что с ними живет какой-то актер, но за автографом каждый день не ходили. Туалета-то еще было два, но ванная одна, и Саша никак не мог туда попасть: то дети там бултыхаются, то постирушки очередные. То есть человек должен был ехать на Каннский фестиваль и не мог при этом принять душ.

Но у нас появилась возможность благодаря друзьям снять небольшую квартиру на Бауманской. Когда я Сашу туда привела, он походил, посмотрел: вот ванна, где можно просто помыться, не дожидаясь своей очереди, когда захочешь. Он так этим проникся! И мы переехали туда. А вернулись в коммуналку случайно, незадолго перед Сашиной смертью. В своем дневнике Саша писал обо всех этих мучениях с квартирным вопросом. Но после там есть такая строчка: «Одна отрада — красивая молодая жена».

«Сделайте что-нибудь, мне больно!»

Квартиру нам сдавать перестали. Коммуналку некий бизнесмен решил взять себе, а жильцов расселить. Мы ждали отдельную квартиру, но там еще нужно было сделать основательный ремонт. Пока же новая хозяйка разрешила нам пожить в старой комнате на Арбате. Квартиру мы так и не дождались, Саша умер в той самой коммуналке, где мы и познакомились. Накануне вечером мы были в гостях, там немного выпили, как все нормальные люди. Вернулись домой, что-то обсуждали. А ночью Саше стало плохо с сердцем. Дала ему таблетку нитроглицерина, одну-другую. Не помогало. Вызвала «скорую». Приехали те же самые врачи, которые уже были во время первого инфаркта. Мне показалось, что они уже не верили, что это может закончиться чем-то хорошим. «Выйдите из комнаты», — вяло попросили меня. Хотя Саша еще разговаривал с ними какое-то время, вернее кричал: «Сделайте что-нибудь, мне больно!» А они так спокойно, без суеты: «Мы делаем». Потом он потерял сознание. Меня попросили выйти, ему сделали прямой укол в сердце, но ничего не помогло. Саша умер. Меня позвали: «Если не хотите, чтобы тело оставалось ночью дома, можете вызвать транспорт следственной экспертизы. Но там делают вскрытие». Дальше я уже ничего не помню. Это было 3 декабря 95-го года.

* * *

Помню еще: сидим на поминках, огромный стол, много людей. Все несут какую-то околесицу — кто настоящая жена, кто не настоящая, кто собаку заберет, кто кота, бедные они, несчастные, на кого же они остались. Будто меня нет. А я сижу во главе стола, официальная жена, я жила с этим человеком. Потом вдруг отключилась совсем и уже на диване лежу. Я не помню, что потеряла сознание. Мне сказали, что сидела, смотрела на всех и вдруг стала падать вбок. Меня и положили на диван.

* * *

В то раннее утро, когда Саше стало плохо, он мне вдруг говорит: «Ты мне родишь сына?» До этого мы тоже об этом говорили. Я ему: «Если рожу, как же мне роль играть, ребенок еще успеется». А он: «Так ты решай». А в ту ночь он мне четко сказал: «Ты родишь мне сына».

* * *

— Инна, вспомните, пожалуйста, самый ваш счастливый момент с Кайдановским?

— Когда Саша купил камеру, очень радовался ей, как ребенок. Я шла домой, всегда покупала самую большую розу, приносила ему. Он всем хвастался: «Обычно мужчины женщинам дарят цветы, а тут все наоборот». Есть его съемка, где я сижу посреди ночи, еле-еле его слушаю, чуть не падаю от усталости, а он берет эту розу: «Ты знаешь, как наоборот читается «А роза упала на лапу Азора?» А я уже в полудреме: «Да, точно так же».

Когда мы вместе поехали в Суханово, он тоже снимал. Спустя много лет я смотрела эту кассету и не верила: «Боже, как я могла быть такой глупой, наивной до беспредела!» Иду, пою, чего-то ему рассказываю. «Неужели это я?» — думаю я теперь. И понимаю, что это и было настоящим счастьем.