Мучительна потеря такого большого поэта, как Андрей Вознесенский, чье значение не только национально, но и всемирно. Особенно сейчас, когда всемирность мироощущения у многих мельчает, распадаясь на амбициозные взаимоозлобленные национализмы или даже на микроскопические племенные кровавейшие выяснюшки. Большие страны слишком часто нарушают закон джунглей, стравливая разные подвиды бандарлогов, вместо того чтобы заставить их вести себя прилично - иначе наш очаровательный, но изгаженный и беззащитный земной шарик может погибнуть и с бандарлогами, и с носорогами, и со слонами.

В таком историческом контексте невозможно быть национальным большим поэтом, не будучи одновременно поэтом всемирным. Афоризмы Вознесенского - "Все прогрессы реакционны, Если рушится человек", "Обязанность стиха Быть органом стыда", "Не трожь человека, деревце, Костра в нем не разводи. И так в нем такое делается - Боже, не приведи", "Художник первородный Всегда трибун. В нем дух переворотов И вечно - бунт" - живут на разных языках. Как пословицы двадцатого века. В Лондоне его обнимал Генри Мур, в Сан-Поль-де-Вансе - Пикассо, в Париже Пьер Карден организовывал показ спектакля "Авось". В США его представляли на выступлениях Эдвард Кеннеди и Аллен Гинсберг. Вместе с Андреем мы читали в буквально разламывающемся главном зале заседаний ООН перед представителями всех стран человечества: под джаз великого Пола Винтера и записанное им возле Аляски детское попискивание просящих о помощи гигантских китов. Холодную войну поэзия волшебно превращала в международное братство поэтов и читателей. А потом мы читали стихи в пятнадцатитысячном, тоже под завязку набитом Дворце спорта в Лужниках и в Политехе рядом с другими всемирными русскими - Булатом, Беллой Ахмадулиной, Робой, а в Париже - с Володей Высоцким, прорвавшими железный занавес, надеюсь, навсегда и для будущих поколений. Лишь бы и среди них оказались поэты, которые не позволили бы своему народу замшелой гибельной изоляции от всего остального мира. Зачем нам, русским, искусственно придумывать национальную идею? Все лучшее в классике и есть наша национальная идея. Она была озвучена Достоевским в речи о Пушкине. Вот эта идея, выраженная всего в двух словах: "всемирная отзывчивость".

Первыми всемирными русскими, задолго до нас, были и Андрей Рублев, и первопечатник Иван Федоров, и Петр Первый в его плотницкой ипостаси, и Ломоносов, и Пушкин. Они знали, что все изобретения мира, все сокровища искусств, религии и философии есть общая собственность человечества. Всемирными русскими были Лев Толстой, Герцен, Чайковский, Шостакович, Шаляпин, Сахаров, учившие нас не молчать при любой несправедливости. Мы, шестидесятники, иногда попадались, как все идеалисты, в ловушку политических иллюзий. Нo никогда не были послами бюрократии. Мы были никем не назначенными послами надежды благословившего нас всех всемирно русского Пастернака - на то, что "силу подлости и злобы одолеет дух добра". Лишь бы оно, это добро, не слишком запаздывало. Пока люди еще живы.

Не стало поэта,

и сразу не стало так многого,

и это неназванное

не заменит никто и ничто.

Неясное "это"

превыше, чем премия Нобеля, -

оно безымянно,

и этим бессмертней зато.

Не стало поэта,

который среди поэтического мемеканья

"Я - Гойя!"

ударил над всею планетой в набат.

Не стало поэта,

который писал архитекторствуя,

будто Мельников,

вонзив свою башню шикарно

в шокированный Арбат.

Не стало поэта,

кто послал из Нью-Йорка на боинге

любимой полячке дурманящую сирень.

и кто на плече у меня

под гитарные чьи-то тактичные "баиньки",

в трамвае, портвейном пропахшем,

въезжал в наступающий день.

Не стало поэта,

и сразу не стало так многого,

и это теперь

не заменит никто и ничто.

У хищника быстро остынет

его опустевшее логово,

но умер поэт,

а тепло никуда не ушло.

Тепло остается в подушечках пальцев,

страницы листающих,

тепло остается

в читающих влажных глазах,

и если сегодня не вижу

поэтов, как прежде блистающих,

как прежде, беременна ими

волошинская Таиах.

Не уговорили нас добрые дяди

"исправиться",

напрасно сообщниц ища

в наших женах и матерях.

Поэзия шестидесятников -

предупреждающий справочник,

чтоб все-таки совесть

нечаянно не потерять.

Мы были наивны,

пытаясь когда-то снять Ленина с денег,

а жаль, что в ГУЛАГе, придуманном им

он хоть чуточку не пострадал,

ведь Ленин и Сталин чужими руками

такое смогли с идеалами нашими сделать,

что деньги сегодня -

единственный выживший идеал.

Нас в детстве сгибали

глупейшими горе-нагрузками,

а после мы сами

взвалили на плечи Земшар,

где границы как шрамы болят.

Мы все твои дети, Россия,

но стали всемирными русскими,

Мы все, словно разные струны

гитары, что выбрал Булат.

2-3 июня 2010, поезд Москва - Старый Оскол