Другие конституционные ценности мы разделим на три группы – либеральные, консервативные и социалистические.

Либеральные ценности

Предварить каталог (неполный, конечно) либеральных ценностей хотелось бы сентенцией Юри Райдла. Представляя КА свой проект Конституции, он заявил: «Развитие, согласно проекту, будет идти от коллективизма к либерализму, который был так присущ эстонскому хуторянину». Воистину, больших либералов, чем эстонские хуторяне, мир не видел… Однако отметим здесь для себя, что либерализм понимается эстонцами строго как индивидуализм. Лучшие же свои черты индивидуализм проявляет только в нравственно развитом обществе. Индивидуалистическая теория правительства утверждает, что государство должно выполнять исключительно защитную функцию, то есть защищать свободу каждого индивида действовать, как он хочет, с одним лишь условием, чтобы он не покушался на свободу другого. А также на собственную свободу.

Личная свобода

У эстонцев и у русских – очень разное, и очень своё отношение к свободе. Многие философы указывают на отношение русских к свободе, как к воле, вольнице. Эстонцы же свободными быть не умеют, поэтому сочиняют нескончаемые символы – Часы свободы, Крест свободы, мост Свободы, площадь Свободы - призванные её олицетворять. Свобода у эстонцев, таким образом, не внутри, а снаружи. Русские, например, не заявляют о своей свободе на водочных этикетках…
Таково популярное представление о свободе у двух живущих рядом народов.

В юриспруденции же «свобода» – самостоятельная догматическая категория. Свобода слова, свобода собраний. «Свобода» отличается от «права» тем, что не имеет корреспондирующей обязанности. Кроме одной – не препятствовать. Круг обязанных субъектов в связи с этим – все, что подчёркивает универсальность «свобод». Обычное определение «свободы» начинается либо со слова «каждый», либо со слова «никто».

К «свободам» у меня вообще особо трепетное отношение. «Свобода», как юридический термин, понятие вымирающее. Взять хотя бы для примера Конституцию ЭР: вторая глава называется «Основные права, свободы и обязанности». Слово «основные» призвано означать, что, помимо «основных», есть еще и «простые» права, свободы и обязанности. Примеров «простых» прав и обязанностей мы приведем сколько угодно, зато «простых» свобод не найдем ни одной. Именно в силу своего универсального характера свободы изначально являются «основными», фундаментальными (англ. – fundamental freedom).

Но есть в юриспруденции ещё одна, особая «свобода», которая не дефинируется никак, и наполняется содержанием лишь в устойчивом выражении «лишение свободы». Свобода как таковая, свобода как не-тюрьма. «Воля». Её ещё называют «личной свободой».

Именно к ней апеллирует ст. 1 Всеобщей Декларации прав человека, когда говорит о том, что «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». 

Ст. 20 Конституции ЭР начинается со странной формулировки «Каждый имеет право на свободу и неприкосновенность личности». Формулу «право на свободу» мы встретим ещё не один раз, и не в одной конституции, и каждый раз будем отмечать её догматическую нелепость. Гораздо более выверенной следует признать формулировку из ст. 25 Конституции Республики Беларусь: «Государство обеспечивает свободу, неприкосновенность и достоинство личности».

Содержательная часть проблематики личной свободы начинается тогда, когда речь заходит о лишении свободы. Согласно ст. 20 Конституции ЭР, «Свободы можно лишить только в случаях и в порядке, установленных законом:…». (В некоторых русских переводах эта фраза звучит так: «Человек может быть лишен свободы…». Ну не могут русские переводчики обойтись без «человека»…).

Очень важным является заключительное предложение этой статьи – «Никто не может быть лишён свободы лишь на том основании, что он не в состоянии выполнить какую-либо договорную обязанность». При всем разгуле неолиберализма, «долговых ям» в Эстонии нет, хотя одно время и была статья УК, предусматривавшая лишение свободы за неисполнение судебного решения.

Лишение личной свободы – один из видов наказания в уголовном праве, которое заключается в изоляции осуждённого от общества. В зависимости от национального законодательства, возможны варианты изоляции - от колонии-поселения через исправительную колонию общего, строгого или особого режима до тюрьмы (в России). Из этого перечня понятно, что степень изоляции, то есть не-свободы, может быть разной. А ведь были еще «ссылка» и «высылка», призванные изолировать осужденного не от всего общества, а от конкретных мест обитания.

Зачем вообще изолировать преступника от общества? И, шире – зачем его наказывать? Криминологи не первое десятилетие рассуждают на эту тему, и сходятся в том, что наказание имеет множественные цели.

УК ЭССР определял это в отдельной статье «Цели наказания» так: «Наказание не только является карой за совершённое преступление, но и имеет целью исправление и перевоспитание осуждённых в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, а также предупреждения совершения новых преступлений как осуждёнными, так и другими лицами».

В данной формулировке заявлены все три основные цели пенитенциарного мейнстрима: социальная справедливость (кара), частная превенция (чтоб тебе впредь неповадно было) и общая превенция (чтоб другим впредь неповадно было). Есть, конечно, ещё одна, вполне очевидная цель – безопасность социума на время нахождения преступника в изоляции, но её «в лоб» формулировать не принято – общество не хочет признаваться в том, что боится преступника. Поэтому говорят об «охране правопорядка». О педагогической же составляющей наказания (перевоспитание) в последнее время мало кто говорит всерьёз…

Так вот: в современном эстонском УК вообще нет определения целей наказания. Ответ знакомых эстонских юристов на мой вопрос, зачем вообще наказывать преступников, удручающе однообразен – «все так делают». Действительно, если преступников наказывают во всём мире, то почему мы должны ломать голову над тем, зачем мы это делаем? Все делают, вот и мы…
Потому как глобализация на дворе. Общая превенция у нас на глазах перестала быть, так как общество уже на следующий день не помнит, кого, за что и на какой срок оно посадило. В общественном сознании приговор выносит не суд, а СМИ, и, как правило, ещё до суда. В Эстонии уж точно. Безусловно, страдает презумпция невиновности, но информационное общество жаждет знать сразу, виновен подозреваемый или нет. Общество не в состоянии ждать по два-три года судебного приговора. Поэтому с общей превенцией пришлось расстаться.

Частная превенция также отмирает. Преступник точно знает, что он после заключения возвращается в общество, которое ничего не помнит о его преступлениях.

И, наконец, кара. Или, выражаясь словами юридических словарей, «восстановление социальной справедливости». «Социальная справедливость» в Эстонии не нужна никому, не говоря уже о её «восстановлении».

Свобода получения информации

Ст. 44 Конституции ЭР определяет, что «Каждый имеет право свободно получать информацию, распространённую для всеобщего пользования». В связи с проблематикой личной свободы посмотрим, может ли получать информацию заключённый.
Самым наглядным достижением глобализации является Интернет. Может ли заключённый пользоваться Интернетом? Если осуществляется исполнение задачи изоляции, то, видимо, нет. Или всё-таки может?

«Заключённому не разрешено пользоваться Интернетом, за исключением компьютеров, специально приспособленных для этого тюрьмой, посредством которых под надзором тюрьмы обеспечен доступ к официальной базе данных правовых актов и регистру судебных решений». Это – из Закона о тюремном заключении.

Некий заключенный Тартуской тюрьмы, решил, однако, что этого мало, и попробовал рамки закона слегка раздвинуть. Чуть-чуть. И потребовал доступа к сайту канцлера юстиции и Европейского суда по правам человека. В тюрьме, разумеется, отказали. Возник спор, дошедший до Государственного суда. Из решения:

«В случае с теми сайтами, доступ к которым рассматривается в настоящем деле, речь идет об информации общего пользования, свободный доступ к которой гарантирован конституцией. Право на получение публичной информации является правом каждого. Нет спора о том, что закон о тюремном заключении ограничивает это основное право заключённых, предоставляя им очень ограниченные возможности для получения посредством Интернета информации, предназначенной для общего пользования. Ограничение этого права возможно лишь в пользу другого, приведенного в конституции права, причём более важного. Коллегия не видит разумной легитимной цели для ограничения этой свободы.
Также можно задаться вопросом о соответствии данного ограничения записанному в конституции принципу равенства. К настоящему времени сложилась ситуация, когда все находящиеся на свободе лица могут свободно пользоваться информацией на указанных сайтах. Все же заключённые, напротив, оставлены без доступа к этой информации. По мнению коллегии, объединяющим признаком находящихся на свободе лиц и заключённых является то, что каждый из них является «каждым»». (Перевод значительно сокращён и упрощён для облегчения чтения – С.С.).
Нормальное решение либерального суда. Коллегия не увидела разумной цели – значит, не посчитала таковой изоляцию заключённого от общества, кару. Вот вам наглядная разница между «лишением свободы» и «тюремным заключением». Реализуя концепцию «лишения свободы», суд лишал осуждённого в том числе и свободы получения информации; в концепции «тюремного заключения», по мнению Государственного суда, свободный человек и заключённый различаются только местом жительства. У заключённого дом – тюрьма.
Более того, по мнению суда, все основные права и свободы должны сохраняться за заключёнными, ибо и они, и люди «на воле» - «каждые», обладающие правами и свободами. Получается, что «свобода как не-тюрьма» уже не является совокупностью всех остальных свобод, раз, лишая «свободы как не-тюрьмы», все остальные свободы остаются для заключённых в силе. В результате «тюремное заключение» оказывается «лишением свободы жить не в тюрьме» - частным случаем свободы передвижения и свободы выбора места жительства.
Пора менять конституцию. «Каждый свободен жить не в тюрьме. К жизни в тюрьме может приговорить только суд».
Свобода предпринимательства. Богатство. Успех

Свобода предпринимательства как бы есть, и устанавливается ст. 31. Но – только для граждан. То есть - нет. Потому что для свобод, как мы видели, характерна конструкция с использованием слов «никто» и «каждый». Если свобода только для граждан – то это не свобода. И Конституция ЭР в этом смысле строга, поэтому «свободу предпринимательства» формулирует как «право»: «Гражданин Эстонии имеет право заниматься предпринимательством и вступать в коммерческие объединения и союзы».

То же, но в меньшей степени – с имуществом. Согласно ст. 32, «Собственность каждого неприкосновенна и равно защищена». Но: «В общих интересах законом могут быть установлены виды имущества, которые в Эстонии могут приобретать в собственность только граждане Эстонии…». Недвижимость неграждане и иностранцы в начале 90-х приобретать не могли. В общих интересах, разумеется.

Основами эстонского богатства стали приватизация советского наследства и реституция – возврат «противоправно отчуждённого имущества». Регулировалось это одним из немногих в Эстонии концептуальных законов – Законом об основах реформы собственности, а также Законом о реформе сельского хозяйства. Был ещё один закон об эстонском «зазеркалье», регулирующий возврат имущества, «противоправно отчуждённого» в Печорах и Занаровье, но его мы рассмотрим подробнее, когда обратимся к эстоно-российским отношениям.

Первый из этих законов был принят еще в июне 1991 года, до «восстановления самостоятельности», и устанавливал денационализацию, деколлективизацию и возврат собственности, отчуждённой «с применением противоправных репрессий или иным способом нарушающим права собственника». Опирался закон при этом на решение ВС ЭР от 19 декабря 1990 года «О восстановлении преемственности права собственности».

Приведем два фрагмента этого решения:
«1. Признать незаконность «Декларации о национализации банков и крупной промышленности» и «Декларации о провозглашении земли собственностью всего народа» Рийгиволикогу Эстонской ССР от 23 июля 1940 года, а также принятие и применение последовавших за ними других нормативных актов, изменяющих отношения собственности.
2. Признать, что исходившая из постановления ЦК ВКП(б) «О создании колхозов в Литовской, Латвийской и Эстонской ССР» от 21 мая 1947 года коллективизация в Эстонии проводилась принудительно, с нарушением прав собственников».

«Противоправно отчуждённые» я беру в кавычки не потому, что советская власть правильно или неправильно национализировала эстонское имущество, а потому, что нет соответствующего решения суда, эту «противоправность» установившего. «Противоправность», установленная законодателем, меня не устраивает – это против принципов правового государства. Я не знаю ни одной несоветской конституции, которая отводила бы в компетенцию парламента «признание незаконными актов предыдущих парламентов». Парламент может отменить предыдущие акты, признать их недействительными, но – не незаконными. Это всегда было делом суда.

Ещё один вопрос в связи с этим: признание незаконным должно чётко указывать положение закона, которое нарушено. Хорошо бы ещё при этом, чтобы закон был действующим. В роли такого «закона» в преамбуле решения выступает следующая фраза: «…опираясь на признанный в международном праве принцип неприкосновенности собственности…». Подобного рода абстракции – норма для времен «поющей революции». Типа «классового чутья».

В результате этих «мероприятий» к большинству эстонских рек с удочкой стало не подойти – «Частное владение». В Эстонии дали приватизировать даже морское побережье.

Так, если коротко, эстонцы стали собственниками, а русские – нет. Всё, что разрешили русским – это приватизировать собственное (советское) жилье. Так у русских появился якорь, удерживающий их в Эстонии. Разница в ценах традиционно такова, что, продав квартиру в Эстонии, квартиру в России не купить. В начале девяностых, однако, около 120 тысяч русских (по моим оценкам), воспользовались своим единственным реальным конституционным правом, указанным в ст. 35 – «Каждый имеет право покинуть Эстонию». Оставив при этом здесь свои квартиры, за которые им, согласно закону же, выплачивалась смешная компенсация.

Из ежегодника Охранной полиции за 2006 год: «При формировании общественного мнения, однако, намеренно оставляется без внимания то важное обстоятельство, что сами занимающиеся «борьбой за права русскоязычного населения» политики, так же, как и большинство русскоязычного населения, не собираются переезжать в Россию. И причиной этому является то, что, живя в эстонском обществе, русские в действительности не ощущают тех проблем, которые российские СМИ своим читателям-зрителям-слушателям пытаются изобразить». Показательная логика: если ты не согласен с политикой Эстонского государства, то лучшее для тебя – уехать…

История с собственностью важна для понимания природы эстонской власти. Власть в общем случае может основываться либо на насилии, либо на собственности. Поэтому и природа власти в Эстонии для эстонцев и русских различна. «Бронзовая ночь» в этом смысле – просто иллюстрация. Подробнее проблематику насилия мы рассмотрим в главах «Бронзовая ночь» и «Оборона».

Свободный рынок также является свободным только на первый взгляд. Как большинство «свободных» рынков, он устанавливает протекционизм для богатых и «свободу» для всех остальных. Так, например, от подоходного налога были освобождены платежи по жилищным кредитам. Как известно, для того, чтобы получить кредит, нужно иметь деньги. То есть быть богатым.

В Эстонии низкие подоходные налоги и высокие потребительские. Что, сошлюсь на авторитет экономиста Владимира Вайнгорта, тоже в пользу богатых. Парламентское большинство долго и категорически сопротивляется прогрессивному подоходному налогу.
Показательно, кстати, что обязанность платить налоги в конституциях присутствует редко. Но встречается – например, в ст. 29 Конституции Республики Абхазия 1994 года: «Все граждане и жители Республики Абхазия обязаны платить налоги в установленном законе порядке».
Или в ч. 1 ст. 58 Конституции Республики Молдова: «Граждане обязаны участвовать в общественных расходах посредством уплаты налогов и сборов».

Вот бы в Эстонии так! В смысле – только «граждане обязаны».

В эстонском каталоге реальных, а не декларируемых ценностей деньги стоят на особом месте. И это место даже не обсуждается. Это настолько очевидно, что приводит к курьёзам65. Так, одна из тем выпускного школьного сочинения в 2010 году была в эстонских школах сформулирована как «Oo sport, sa oled raha!» - «О, спорт! Ты - деньги!». Очевидная опечатка: raha - деньги, rahu – мир. Но какая значимая…

Особый процесс, обозначившийся с конца девяностых – приватизация власти. Происходит это двумя способами: созданием государством частно-правовых юридических лиц, основанием для чего служит Закон об участии государства в частно-правовых юридических лицах, и передачей государственных функций частно-правовым лицам другими законами. Так всё больше и больше частных фирм, например, начинают осуществлять государственные функции, причём законно. От охранных фирм до фирм по признанию зарубежных дипломов. Нотариусы, судебные исполнители, присяжные переводчики уже на законодательном уровне несут отпечаток этой гибридности: они не частные предприниматели и не государственные служащие, они – «носители публично-правовой должности».

Растет и ширится феномен частного законодательства: так, частно-правовое юридическое лицо Эстонский шахматный союз сам определяет, согласно каким критериям он будет распределять между молодыми спортсменами государственные деньги. И почему-то приоритет отдает гражданам Эстонии. Доходит до абсурда: наша гордость, чемпионка мира по шахматам среди девушек, гражданка России и жительница Кохтла-Ярве Валентина Голубенко выступает… за сборную Хорватии.

Данную тенденцию отчетливо «ловят» и органы исполнительной власти. Изучив программы развития эстонских министерств, я обнаружил практически в каждой из них утверждение о том, что «наше министерство – надёжный партнер». Партнерство же подразумевает свободный выбор партнеров, характерный для частно-правовых отношений, а министерство обязано оказывать профильные общественные услуги всем.

Более того, в Эстонии на законодательном уровне даже государственная власть осуществляется в частных интересах. Этот феномен мы рассмотрим, когда в главе «Институты» будем исследовать партии.

Либеральная тема успеха тоже нашла своё отражение в законодательстве. В 2006 году я обратился к канцлеру юстиции по вопросу возврата кандидатского залога: согласно ст. 77 Закона о выборах Рийгикогу залог (и немалый!) возвращается, если партия успешно набрала 5% - точно такой же ценз установлен для прохождения партии в Рийгикогу. Если не набрала – вносится в доходы государства, то есть отбирается. Такой вот бизнес у государства. В запросе канцлеру я счёл, что это круто.

Канцлер привел мне в ответ соответствующие решения Государственного суда, согласно которым «разумный залог» не может рассматриваться «в демократических странах как недопустимый имущественный ценз». По мнению Государственного суда и канцлера юстиции, цель залога – избежать легкомысленного выдвижения кандидатов и «отвратить от выдвижения несерьёзные объединения и одиночных кандидатов». Однако по эстонской логике получается, что все, кто не попал в парламент – легкомысленные и несерьёзные кандидаты. Неуспешные 4,99% избирателей – это, оказывается, тоже «легкомысленно и несерьёзно». И кандидаты должны платить за это во имя «отсутствия политической раздробленности парламента», как будто мы видели какой-то другой эстонский парламент. Нераздробленный политически…

Свобода слова

Я привык к тому, что мне верят. Я – небогатый человек, и репутация честного человека – это практически всё, что у меня есть. Однако мне традиционно не верят в двух случаях.
Первый – когда я в России отвечаю рыбакам на вопрос, что у нас водится в море. Карась, щука, окунь, лещ, язь, краснопёрка, бычок… Не верят.
Второй – когда я говорю о том, что в Эстонии нет Закона о СМИ. Вообще. Не верят!

Однако и то, и другое – правда. В Эстонии действительно нет Закона о СМИ, и ст. 45 Конституции ЭР, устанавливающая свободу слова, на этот счёт уклончива: «Это право может быть ограничено законом в целях охраны общественного порядка, нравственности, прав и свобод, здоровья, чести и доброго имени других людей. Законом это право может быть ограничено применительно к государственным служащим и служащим местных самоуправлений в целях охраны государственной и коммерческой тайны, ставшей им известной в силу служебного положения, либо информации, полученной ими в конфиденциальном порядке, а также в целях охраны семейной и частной жизни других людей и в интересах правосудия».

Описание этого (этих?) прописанного в Конституции ЭР закона никак не подходит под характеристику Закона о СМИ. Второе предложение явно имеет отношение к Закону о публичной службе. И действительно, ст. 67 этого закона гласит, что «Служащий должен как во время службы, так и после освобождения от службы хранить государственную и коммерческую тайну, ставшую ему известной в силу служебного положения, данные, касающиеся семейной и частной жизни других людей и иную информацию, полученную в конфиденциальном порядке». При этом принятый в 1995 году закон ссылки на ст. 45 Конституции ЭР не имеет. Просто мы с вами знаем, где искать – вот и нашли.

Как эстонские служащие блюдут доверенные им тайны – это особая песня. Один пример – слив зимой 2008 года информации из регистра наказаний Kanal 2 о вынесенных членам «Ночного Дозора» наказаниях. То, что прямо запрещено Законом о регистре наказаний. Я уведомил об этом министра юстиции, генерального государственного прокурора и Инспекцию по защите данных. Никакого интереса. Инспекция отписала, что данные из регистра наказаний не являются деликатными, поэтому дело возбуждать не будет. Странная логика у эстонского законодателя: дата рождения, согласно Закону о защите данных, является деликатной темой, а данные о наказаниях – нет. Более того, установив запрет на разглашение данных из регистра, законодатель не удосужился прописать санкцию за нарушение этого запрета.
Подчеркну: у государства текут данные из закрытого регистра, а его это не волнует! Почему? А потому, что текут в «правильном направлении». Зато как все забегали, обнаружив у оператора Kanal 2 полицейскую рацию! О том, что Kanal 2 получает оперативную информацию от полиции, мы говорили два года – без толку!

Интересно последнее предложение ст. 45 Конституции ЭР – «Цензуры нет». Раз нет Закона о СМИ, то нет и определения «цензуры», а этот вопрос в теории журналистики дебатируется до сих пор. Эстонская версия, безусловно, обогатила бы мировое знание.
Но: зачем эстонцам определение того, чего нет? По-моему, логично…

«Вместо» Закона о СМИ в Эстонии существует документ «мягкого права» - Кодекс журналистской этики Эстонии. Комментарии к этому Кодексу начинаются с утверждения о том, что «Саморегуляция как регулятор журналистики эффективнее и гибче, чем законы и судебная власть». Кодекс «регулирует» вопросы независимости журналиста, отношений журналиста с источником информации, правила публикации, в том числе опровержений и рекламы. Всё. Про цензуру в Кодексе – ни слова. Потому что её нет.

Как нет и определения «журналиста». Отсутствие Закона о СМИ, а также прогрессирующая глобализация ставят перед Эстонией задачи, которые она явно не готова решать.

С начала 2010 года в Эстонии разгорелся скандал в связи с законопроектом, предложенным министром юстиции Рейном Лангом. Суть проекта – заставить в уголовном производстве журналистов раскрывать источник информации. И нарушать тем самым «моральный долг» по отношению к источнику, как гласит Кодекс. Пресса приняла такой проект в штыки, что понятно. При этом обе стороны конфликта говорят о «свободе журналистики». Я не знаю, что это такое. Я знаю «свободу слова», «свободу печати» и «свободу мысли».

Советник управления публичного права Минюста Мирьям Раннула заявила о том, что право опираться на защиту источника есть одна из существенных гарантий осуществления «свободы журналистики». И это право должно распространяться на «всех лиц, осуществляющих обработку информации в журналистских целях». При этом пояснила, что речь прежде всего идет о журналистах. А кто это? Вот в Казахстане, например, недавно внесли поправки в Закон о СМИ, в котором всё, что публикуется в Интернете, приравняли к журналистике. И подчинили тем самым соответствующим правилам.

Ситуация в Эстонии осложняется ещё и тем, что существенная доля информационного потока с «журналистскими целями» создается не журналистами, а т.н. контржурналистами – сотрудниками пресс-служб соответствующих ведомств, партий, касс, союзов, корпораций. Они-то как раз определимы достаточно чётко. Чтобы подчеркнуть проблему с неопределённостью «журналистов», приведу пример.

«В Южной Осетии начались этнические чистки, которые напоминают Сребреницу, где российские миротворцы спокойно смотрели на то, как убивают людей. Массовые убийства произошли в селах Никоси, Курта, Армаришили, большая часть людей согнана в концлагерь Курта, где их ведут на расстрел. Единственная причина, по которой это делается, та, что они - грузины. Цхинвали
превратился в руины, и не столько по причине бомбардировок грузинских войск, сколько в результате длившихся два дня российских авианалётов. Очень много людей похоронено под развалинами. Гуманитарная помощь им запрещена».

Автор этих слов – широко известный «милый лжец» Март Лаар, один из авторов Конституции ЭР. Слова эти были сказаны в ходе парламентского обсуждения заявления «о российской агрессии в Грузии», и внесены в соответствующую стенограмму. Время показало, что каждый приведенный Лааром «факт» - враньё. Я требовал от Лаара, как от депутата, информации о том, чем подтверждаются эти «факты». Лаар не ответил, хотя обязан был, после чего небольшая группа товарищей со мной в том числе публично объявила Лаара лжецом. Политик Лаар не ответил на запрос, не раскрыл источник информации, и вышел из ситуации, в общем, безнаказанным – никакого уголовного дела на него заведено, естественно, не было. А если бы Лаар заявил об этом не на заседании парламента, а в своём блоге? Да ещё и с «журналистскими целями»? Мог бы он апеллировать к защите анонимности «источника», которым явно был сам? И врать дальше?

Впрочем, риторические вопросы лучше оставить для митингов. А закона о СМИ в Эстонии нет. Верьте мне, люди!

Свобода собраний

Реализация в Эстонии свободы собраний очень чётко иллюстрирует ту разницу в природе эстонской власти, на которую мы обращали внимание выше: для эстонцев она зиждется на охране их собственности, для русских – на насилии, принуждении. Депутат Рийгикогу Михаил Лотман в телефонной беседе со мной никак не мог поверить, что свобода собраний для русских бесконечно нарушается – ведь он сам лично регистрировал митинг у Посольства КНР в защиту Тибета… И не с какими препятствиями не столкнулся…

Между тем количество случаев, когда меня, как русского омбудсмена, беспокоила антифашистская организация «Ночной Дозор» (и не только она) именно в связи с нарушением свободы собраний, давно перевалило за «учётное». То есть я уже давно сбился со счёта, сколько раз и в каких вариациях это было.

Ст. 47 Конституции ЭР устанавливает, что «Все имеют право без предварительного разрешения мирно собираться и проводить собрания. Это право может быть ограничено в установленных законом случаях в порядке и целях обеспечения государственной безопасности, общественного порядка, нравственности, безопасности дорожного движения и участников собрания, а также для пресечения распространения инфекционных заболеваний».

Ст. 1 Закона об общественных собраниях (ЗОС) содержит (о чудо!) ссылку на ст. 47 Конституции ЭР, из чего можно заключить, что это именно тот закон, о котором говорит Конституция ЭР. Ниже мы неоднократно убедимся в том, что такая ссылка – крайняя редкость. Ст. 4 ЗОС, однако, расширяет круг регулирующих свободу собраний законов и устанавливает, что в соответствующих случаях свобода собраний регулируется также Законом о чрезвычайной ситуации и Законом о чрезвычайном положении.

Однако из ч. 4 ст. 6 ЗОС видно, что мы, оказывается, имеем дело не со свободой собраний, а с правом «собираться и проводить собрания». Поскольку, в отличие от ст. 47 Конституции ЭР, устроителями и дежурными на собрании могут быть не конституционные «все», а «граждане Эстонии или находящиеся в Эстонии на основании вида на жительство постоянного жителя или постоянного права на жительство иностранцы». Данное ограничение уже нарушает Конституцию ЭР, так как «все» - это «все без исключений».

Открытие это заставляет перечитать текст ст. 47 Конституции ЭР и убедиться в том, что я ошибся, и в Конституции ЭР речь действительно идёт сугубо о праве, а не о свободе. Вот что значит привычка…
А с чего я взял, собственно, что это именно «свобода»?

Ст. 21 Международного Пакта о гражданских и политических правах говорит о том, что «Признаётся право на мирные собрания». Тоже – «право». Хм…
Ч. 1 ст. 20 Всеобщей Декларации прав человека: «Каждый человек имеет право на свободу мирных собраний и ассоциаций». Кондовое «право на свободу» всё-таки говорит о «свободе», но как «человек» (один, хоть и «каждый»!) может иметь право на собрание?
«Необыкновенный концерт» Сергея Образцова помните? «Кто из нас не любит уединиться и попеть хором?»

Шутки – шутками, но все юридические словари говорят именно о «свободе собраний». В чём тут дело? А дело, видимо, в том, что в случае свободы собраний речь идёт как о свободе, так и о праве. Потому что у «права на собрание» есть контрагенты – обязанные субъекты. Муниципалитет, обязанный «выделить» под собрание место, скорая помощь и полиция, чтобы «пресекать»… И в этом смысле свобода собраний – право. Во всём остальном – свобода.

Теперь о собственно свободе и её конституционных ограничениях. Эстонский законодатель установил несколько уровней её ограничения. Во-первых, это установленные в ст. 3 ЗОС ограничения на цель собрания; статья при этом называется «Запрещённое общественное собрание».

Под «запрещённые» попали общественные собрания, «которые: 1) направлены против суверенитета и независимости Эстонской Республики или на насильственное изменение действующего государственного (не конституционного! – С.С.) строя; 2) призывает насильственно нарушать территориальную целостность Эстонской Республики; 3) разжигает ненависть, насилие или дискриминацию по признаку национальности, расы, цвета кожи, пола, языка, происхождения, вероисповедания, сексуальной принадлежности, политических убеждений или имущественного или социального положения; 4) призывает нарушать общественный порядок или задевает нравственность».
Теперь сравним этот каталог с конституционным. Первые два пункта можно условно отнести к «обеспечению государственной безопасности». Условно – потому, что, как мы уже видели, в Эстонии состоялись уже три события, направленных против суверенитета ЭР – вступление в ЕС и две ратификации Европейского конституционного договора. Пункт четвёртый «закрывает» общественный порядок и нравственность. А вот чему соответствует пункт третий про ненависть, насилие и дискриминацию – «безопасности дорожного движения» или «распространению инфекционных заболеваний»?
Ни тому, ни другому. Эти конституционные ограничения отражены в ст. 5 ЗОС «Места, запрещённые для проведения общественных собраний». Согласно этой статье «Общественные собрания запрещено проводить: 1) на пограничном пункте и ближе, чем 300 метров до государственной границы; 2) на территории структурного подразделения Сил обороны и ближе, чем 50 метров до неё; 3) на мосту, на рельсах и в карьерах; 4) под линией высокого напряжения; 5) на территории распространения инфекционного заболевания; 6) в естественно-опасном месте или в ином месте, опасном для людей».

Как видно, сравнение этих двух каталогов позволило выявить ещё одно нарушение свободы собраний, связанное уже с тематикой собраний – ст. 47 Конституции ЭР не позволяет ограничивать право на собрания на приведённых в п. 3 ст. 3 ЗОС основаниях.

Все нарушения указанных ограничений должны пресекаться на предварительной фазе – регистрации собрания. Пресечь, в смысле – запретить собрание вообще или в конкретное время или в конкретном месте, могут министр внутренних дел, генеральный директор Полицейского департамента или префект полиции. После того, как муниципалитет уведомит их о регистрации заявки на проведение собрания.

Теперь посмотрим, как это работает на практике, тем более что есть определённый судебный опыт. Член правления «Ночного Дозора» Сергей Тыдыяков от собственного имени подал заявку на проведение в таллинском парке Хирве митинга «За сохранение демократических ценностей в современной Эстонии» как раз за месяц до первой годовщины сноса Бронзового Солдата. Префект Райво Кюют ему проведение митинга запретил.

Из представления префекта: «Цель указанного общественного собрания в силу своего характера неизбежно вызовет в обществе острое недовольство…». Лихо это он про «демократические ценности»!
Дальше префект представляет своё видение ценностей. «В общем случае у устроителя общественного собрания есть право выбирать, когда и где проводить собрание. В то же время со стороны устроителя (НКО Ночной Дозор) местом проведения мероприятия выбран парк Хирве, который во все времена был символом национального возрождения Эстонии, в связи с чем, если учитывать все обстоятельства в совокупности, а также то, что временем проведения мероприятия выбрана дата произошедших год назад апрельских событий и переноса бронзового солдата, в данное время данное место не является подходящим и поэтому может обусловить массовые нарушения общественного порядка в обществе».

В суде я спросил у представителя префекта, не расист ли его доверитель. Представитель попросил пояснить вопрос. Я ответил, что из приведённого отрывка видно, что парк Хирве, по мнению префекта – только для эстонцев. На что представитель префекта рассмеялся и поинтересовался у меня, неужели я думаю, что у эстонцев и русских – разный цвет кожи? Для справки: расизм уже лет сорок трактуется в том числе и как этнонационализм… Даже судье пришлось поцокать языком на эту реплику моего оппонента.

Можно поинтересоваться, почему Тыдыяков не захотел проводить митинг в самом скверике, где раньше стоял Бронзовый Солдат? А не получалось, и это уже другая придумка, и другого ведомства. Почему-то, приходя регистрировать «знаковые» мероприятия, про которые обычно заранее известны время и место, русские активисты обнаруживают, что намеченные места уже заняты. То какими-то бегунами, то ещё кем-то… Бегуны эти в намеченные дни никогда не появляются, и обнаружить их по имеющимся в муниципалитете данным никогда не возможно.

Тыдыяков ещё дважды пытался зарегистрировать митинг в близлежащих парках. Оба они оказались «в непосредственной близости от парка Хирве, символа национального возрождения Эстонии». При этом степень опасности постоянно возрастала, и дошла уже до уровня возможных «тяжких групповых нарушений общественного порядка». Поэтому последовало ещё два запрета. Дело дошло до Государственного суда, и в итоге запреты префекта были признаны противоправными, хотя Тыдыяков добивался компенсации морального ущерба. Что означает для префекта признание его действий противоправными? А ничего. Его ещё во время процесса повысили до генерального директора Департамента полиции…

Характерно при этом, что во время всего процесса представитель префекта упорно говорил о «разрешении» митинга, а заявление о регистрации подавал как «ходатайство». При этом Конституция, как мы помним, говорит о праве на собрания «без предварительного разрешения». Такое отношение к свободе собраний непростительно никому, но это – речь, которая остаётся только в судебном протоколе.

Всякое «собрание» имеет свой минимум участников. Один человек – это собрание? В Эстонии полиция решила этот вопрос весьма своеобразно. К 22 сентября 2006 года, к годовщине освобождения Таллина, угроза для Бронзового Солдата стала настолько реальной, что был создан Комитет 22 сентября. На пресс-конференции Комитета один из лидеров Ночного Дозора Дмитрий Линтер заявил, что, несмотря на запрет общественных собраний, он пойдёт 22 сентября к памятнику и зажжёт у него свечи. Пойдёт один. И никого с собой не зовёт.

Полиция Линтера у памятника задержала и оштрафовала за проведение «запрещённого собрания». Линтер решение обжаловал, и в суде встал вопрос о том, сколько же человек нужно для «собрания», если Линтер там был один? Полиция согласилась с тем, что один – это не собрание. Однако, по мнению полиции, Линтер там был не один. Там ещё были… журналисты, которых Линтер, заявив о своей акции на пресс-конференции, сознательно пригласил на собрание. Журналисты там действительно были, но вряд ли они догадывались о том, что принимают участие в организованном Линтером общественном собрании. К счастью, суд решение полиции отменил, иначе был бы создан мировой прецедент, заставляющий журналистов в корне пересмотреть своё отношение к освещению общественных собраний.
Продолжим. 26 июля 2009 года в Синимяе проводилось52 почтенное общественное мероприятие – слёт ветеранов Эстонской дивизии Ваффен СС. С участием эстонских VIP, разумеется.
Другой лидер Ночного Дозора, Максим Рева, в новом, упрощенном порядке зарегистрировал в Восточной префектуре полиции электронным письмом пикет против этого сборища. Поправки к ЗОС, инициированные молодым реформистом Сильвером Мейкаром (первая «именная» поправка в эстонском парламенте!), разрешают в случае самых простых собраний уведомлять полицию всего за два часа до проведения собрания и вообще не уведомлять муниципалитет. Полиция дважды подходила к пикетчикам, расположившимся явно за воображаемой «линией слёта», а на третий раз, как в сказке, просто забрала и увезла. Без объяснения причин. Восточная префектура полиции сообщила, что Реву и его соратников доставили в Йыхвиское отделение полиции за нарушение общественного порядка. Однако позднее пресс-секретарь префектуры Елена Филиппова также подтвердила, что протокол в их отношении не составлялся. «Полиция установила личности пикетчиков, взяла их показания и позднее решит, есть ли основание для начала производства», - сказала Филиппова». Никакого обвинения задержанным не последовало и позже. И ещё позже. Просто забрали – и увезли.

Все рассмотренные выше примеры касались схемы одно собрание – одно нарушение. Действительно, ЗОС не предусматривает возможности запрета всех собраний в какой-то промежуток времени или на какой-то территории. Подобного рода деятельность властей регулируется только Законом о чрезвычайной ситуации или Законом о чрезвычайном положении, о которых мы говорили выше.

Ч. 1 ст. 27 Закона о чрезвычайной ситуации называется «Ограничение проведения общественных собраний и общественных мероприятий» и устанавливает, что правительство или начальник по чрезвычайной ситуации может своим распоряжением ограничить или запретить проведение общественных собраний «в районе чрезвычайной ситуации, если это неизбежно необходимо» для ликвидации чрезвычайной ситуации.

Закон о чрезвычайном положении тоже (о чудо!) содержит ссылку на ст. 29 Конституции ЭР, что опять-таки говорит о том, что именно этот закон регулирует указанное в Конституции ЭР чрезвычайное положение (ЧП). Ст. 4 закона содержит впечатляющий каталог основных прав и свобод из 13 пунктов, которые могут быть ограничены во время ЧП. Среди них и право на проведение общественных собраний. Ничего более конкретного закон не сообщает, кроме того, что ЧП может объявляться на срок не более трёх месяцев.

Из приведённого видно, что «общий» запрет на общественные собрания может быть введён только либо во время чрезвычайной ситуации, либо ЧП. Однако примеров «общих» запретов общественных собраний – много. И ни один из них не был установлен в указанном порядке.
Самый вопиющий случай произошёл 1 мая 2007 года, когда на организованный Андреем Заренковым и Димитрием Кленским митинг пришло 300 человек. Митинг, если кто не успел посчитать, проходил через четыре дня после устроенного полицией побоища «бронзовой ночи». Все окрестности сквера Канути, в котором должен был состояться митинг, были полны полиции. Ровно ко времени начала митинга организаторам вручили представление префекта о том, что все общественные собрания в Таллине и Харьюмаа запрещаются до середины мая. Никакого чрезвычайного положения в связи с «бронзовой ночью», напомню, объявлено не было. В результате Кленского и Заренкова ещё и унизили, практически вынудив просить собравшихся людей разойтись. С учётом того, сколько вокруг было полиции, бесчинствовавшей ещё три дня назад, понятно, какая угроза нависла над людьми, вздумай они начать митинг, главным требованием которого, естественно, была отставка правительства.

Очерк о свободе собраний уже давно пора заканчивать, но, поверьте, накипело. Что же мы имеем в итоге по либеральным ценностям, которые в основе своей – свободы? И что даёт сравнение эстонского конституционного каталога свобод с классическим?

В варианте, более или менее приближённом к «свободному», изложены «право на свободную самореализацию» (ст. 19), «право на свободу» (ст. 20), «право свободно владеть, пользоваться и распоряжаться своей собственностью» (ст. 32), «право свободно передвигаться и выбирать место жительства» (ст. 34), «наука, искусство и обучение им свободны» (ст. 38), «свобода совести, вероисповедания и мысли» и свобода «публично или приватно исполнять религиозные обряды (ст. 40), «право свободно получать информацию, распространяемую для всеобщего пользования» (ст. 44), «право свободно распространять идеи...» (ст. 45). Это то, что действительно, хоть и с натяжкой, может считаться свободами. При этом, как мы заметили, собственно как «свободы» поданы личная свобода и свобода совести, вероисповедания и мысли.

Свободой «для граждан» является «право свободно выбирать себе род занятий, профессию и место работы» (ст. 29).

Как видно из приведённого перечня, в Эстонии на конституционном уровне нет свободы ассоциаций (есть право вступать в некоммерческие объединения и союзы – ст. 48), свободы петиций (есть право обращения с меморандумами и заявлениями – ст. 46), свободы печати (есть свобода распространять, но нет свободы издавать), свободы предпринимательства и свободы собраний.

Что несколько странно для таких известных либералов, как эстонские хуторяне.
Ещё одна особенность либеральных ценностей в Эстонии – это их постоянная динамика, воплощаемая Реформистской партией, практически постоянно присутствующей в парламентской коалиции. Здравый смысл заставляет предполагать, что всякая реформа должна иметь цель, начало и конец. И быть обсуждённой в обществе, разумеется. В Эстонии же реформы имеют начало, но явно не имеют конца. Потому что зачем иначе Реформистская партия?
«Нужно продолжать реформы. Продолжать образовательную реформу, реформу публичной службы, налоговую реформу, реформу пенсионного возраста и спецпенсий, реформу охраны правопорядка, избирательную реформу», - заявил Ансип. Он заверил, что все эти реформы позволят создать эффективное и более дешёвое для налогоплательщиков государство» 53. Это Ансип заявил на праздновании Дня независимости в Тарту в 2010 году, через 20 лет после начала реформ. Бесконечное (и бессмысленное) реформирование ради самих реформ привело к феномену, при котором принцип «незнание закона не освобождает от ответственности» больше походит на издевательство над людьми. В Эстонии законы давно перестали быть «моральными» и «социальными» нормами, так как очень часто идут вразрез с представлениями людей о том, что и как должно быть отрегулировано в законе.

Например, преизрядное число дел по административным правонарушениям было проиграно, не начавшись, из-за того, что людям, впервые столкнувшимся со штрафом, и в голову не могло придти, что за решением полиции они должны идти в полицию сами…

Бесконечность эстонских реформ вызвала в Эстонии реакцию, которую в целом нормальной назвать никак нельзя – в Эстонии появились «молодые консерваторы», которые чётко обозначились после слияния в IRL партий Res Publica и Isamaaliit.

Консервативные ценности

Семья

Кивисильдник о семье18: «Следует отдавать себе отчет в том, что, поскольку в обществе нет больше никакой этики, морали, а также ни одного стоящего политического учения или политика, то на семейных связях можно построить всё, что угодно – в данном случае самую крупную в Эстонии партию и самую большую городскую ратушу. Семья в самом прямом смысле слова является клеткой общества. Хотя в нашем государстве дела обстоят так, что из клеток общества никакого высшего организма не образуется, но все-таки надёжное одноклеточное лучше, чем ничего».

Мораль в Эстонии действительно находится в упадке, но и семья, как общественный институт, тоже переживает не лучшие времена. И никакой перспективы возврата к лучшим временам нет – Эстония настойчиво игнорирует условия демографической теоремы, согласно которой для стабильного воспроизводства населения необходимо чётко выдерживать баланс между городским и сельским населением. В Эстонии же каждый третий житель страны, как мы уже отмечали – таллинец.

Выше мы уже коснулись семейных вопросов и отметили, что больше половины детей в Эстонии рождаются вне брака.

Косвенно значение семьи можно понять, исследуя те статьи конституций, которые традиционно относятся к уголовному преследованию. Например, ч. 3 ст. 22 Конституции ЭР говорит о том, что «Никто не может быть принуждён свидетельствовать против самого себя или своих близких». Кто такие «близкие», Конституция ЭР не определяет.

Теперь посмотрим, насколько серьёзнее отношение к родственным связям в Азербайджане. Отдельная (!) ст. 74 Конституции Азербайджанской Республики называется «Недопущение принуждения свидетельствовать против родственников», и гласит следующее: «Никто не может быть принуждён свидетельствовать против себя, жены (мужа), детей, родителей, брата, сестры. Полный список родственников, дача показаний против которых не является обязательной, определяется законом».

Мораль и нравственность. Этика

Мораль и нравственность в Конституции ЭР присутствуют, причем нравственность даже в непосредственном виде. В шести (!) статьях. Приглядимся к ним поближе.

Ст. 24: «Судебные заседания открытые. В случае и в порядке, установленных законом, суд может объявить своё заседание или часть его закрытым в целях (…) защиты нравственности…».

С. 26: «Каждый имеет право на неприкосновенность семейной и частной жизни. Государственные учреждения, местные самоуправления и их должностные лица не вправе вмешиваться в чью-либо семейную и частную жизнь иначе, как (…) в целях защиты (…) нравственности…».

Ст. 40: «Каждый волен как сам, так и вместе с другими, публично или приватно исполнять религиозные обряды, если это не наносит ущерба (…) нравственности».

Ст. 45: «Каждый имеет право свободно распространять идеи, мнения, убеждения и иную информацию (…). Это право может быть ограничено законом в целях охраны (…) нравственности…».

Ст. 47: «Все люди имеют право без предварительного разрешения мирно собираться и проводить собрания. Это право может быть ограничено в установленных законом случаях в (…) целях обеспечения (…) нравственности…».

Ст. 124: «Лицо, которое по религиозным или нравственным соображениям отказывается от службы в Силах обороны, обязано…».

Как видно, в пяти случаях из шести нравственность является основанием для ограничения основных прав и свобод, при этом блюстителями нравственности выступают «суд», «государственные учреждения, местные самоуправления и их должностные лица» и законодатель – Рийгикогу. И в этом смысле Эстония – «нравственное государство», в котором установлена «государственная нравственность».

Хандо Руннель в КА: «Основой всех кризисов, которые настигали наши земли и народы, является кризис нравственности. В известном смысле и конституция должна заниматься нравственными вопросами и принципами, и я надеялся, что наше собрание – верное место для того, чтобы вместе обсудить эти вещи и научиться понимать чувственную основу друг друга, так как в параграфах некоторые вещи изложены поверхностно, и мы не понимаем, чего же мы, собственно, добиваемся».

Подобное внимание к нравственности встречается редко. Так, например, ст. 44 Конституции Республики Армения определяет, что «Основные права и свободы человека и гражданина (…) могут быть ограничены только законом, если это необходимо для защиты (…) нравственности общества». И всё. Армянский подход можно назвать типичным для либерально-этатистских конституций.

Конституция Республики Беларусь находит для нравственности вообще другое применение. Так, согласно ч. 3 ст. 32 «Ребенок не должен подвергаться жестокому обращению или унижению, привлекаться к работам, которые могут нанести вред его (…) нравственному развитию».

Ч. 5 той же статьи определяет, что «Молодёжи гарантируется право на её духовное и нравственное развитие». Показательно, что, будучи, как мы уже видели, крайне озабоченными демографией своей страны, эстонцы в Конституции не указали вообще никаких прав ребенка, кроме общего утверждения о том, что «Закон устанавливает защиту родителей и детей» - ч. 4 ст. 27. А молодёжи, согласно Конституции ЭР, в Эстонии нет вообще.

Мораль же присутствует в Конституции ЭР в виде своей первой производной: ст. 25 определяет право каждого на компенсацию противоправно причиненного ему кем бы то ни было морального и материального ущерба. Внесение скорее либерального права на компенсацию ущерба в конституционный каталог основных прав и свобод редко, но встречается.

Однако в связи с вступлением в 2002 году в силу Закона об обязательственном праве конституционный термин «моральный ущерб» потерялся, а на его месте появился «неимущественный ущерб». Таким образом оборвалась ещё одна связь конституции с законодательством – ниже мы дадим довольно впечатляющий перечень «потерянных» конституционных терминов. Термин «неимущественный ущерб» - не эстонское изобретение, но, вне зависимости от этого, вызывает у меня живейшую неприязнь.

Во-первых, потому, что «мораль» подается откровенно вторичной по отношению к «имуществу»; «мораль» = «неимущество» звучит так же унизительно, как «русские» = «неэстонцы». Во-вторых, подменой «морали» «неимуществом» первая вообще выводится из оборота. Таким образом теряется фундаментальная связь с теорией права, согласно которой нормы права = социальные нормы = моральные нормы.

В 2003 году я обратился к канцлеру юстиции с запросом, в котором поднял и эту проблему. Аллар Йыкс ответил мне16 так: «Отмечу, что в настоящий момент в юридической терминологии Эстонии действительно используется два термина – «моральный ущерб» и «неимущественный ущерб». Вместо термина «моральный ущерб» правильнее пользоваться термином «неимущественный ущерб», так как «неимущественный ущерб» лучше передаёт обозначаемое термином содержание понятия. Положение закона не является неконституционным исключительно из-за терминологических различий».

Почему «правильнее»? И чем «лучше»? Как главная фигура в процессе конституционного надзора, «гарант конституции», канцлер юстиции должен был бы следить за сохранностью конституционного языка. Отметим здесь, что вопрос конституционного языка очень горячо обсуждался в рядах КА, и тому были свои причины – довоенные эстонские конституции, к которым члены КА постоянно обращались, были написаны языком, вполне отличным от современного эстонского. Поэтому для замены конституционных терминов должны быть причины весомее, чем «так правильнее»…

Так как «мораль» присутствует в Конституции ЭР только в виде «морального ущерба», то отметим тут еще одну национальную особенность. В Эстонии, помимо уже упоминавшегося Закона об обязательственном праве, есть еще особый Закон о государственной ответственности, регулирующий в том числе и компенсацию морального (неимущественного) ущерба, причиненного государством. Конституция ЭР же особо устанавливает, что компенсируется ущерб, противоправно причиненный «кем бы то ни было», то есть основания ответственности должны быть для всех одинаковыми.

Закон же этот изобилует совершенно невообразимыми деликтными составами, из которых укажу только один: для того, например, чтобы иметь возможность взыскать ущерб, причинённый судьёй, судья должен совершить преступление. Всё это «превращает успешное истребование ущерба в крайне сложное, если не невозможное»17.

В пояснительной записке к проекту Закона о государственной ответственности откровенно приводится причина подобной «невозможности»: «Цель проекта – дать основание для возмещения ущерба (…) восстановлением прав лица путём, не слишком обременяющим общественные ресурсы». Вот так: государству просто жалко денег, и этого совершенно достаточно для «обоснования» нарушения конституционного права. Однако Эстонскому государству это, очевидно, простительно, так как именно оно, как мы уже исследовали выше – главная конституционная ценность. Его беречь надо.

Но и этого Эстонскому государству показалось мало, и в Эстонии развился особенный феномен, присущий именно «полицейскому государству»: «лицо», осуществляя свои права, обрастает совершенно неожиданными обязанностями.

Вот пример из той же пояснительной записки: «В то же время, исходя из рисков, связанных с осуществлением власти, ответственность ограничена другими методами. Важной является обязанность потерпевшего лица препятствовать нарушающей его права деятельности сначала иными возможными средствами защиты прав, которые к настоящему моменту еще однозначно не проработаны».

«Риски, связанные с осуществлением власти…». Звучит, как музыка…

Отсутствие в Эстонии политической морали признается всеми, и останавливаться сейчас на этом специально не будем – дальше для этого будет еще немало поводов. Приведем для сравнения лишь выдержку из преамбулы Конституции Японии 1947 года:
«Мы убеждены, что ни одно государство не должно руководствоваться только своими интересами, игнорируя при этом интересы других государств, что принципы политической морали являются всеобщими и что следование этим принципам - долг для всех государств, которые сохраняют собственный суверенитет и поддерживают равноправные отношения с другими государствами.
Мы, японский народ, честью нашей страны клянёмся, что, приложив все силы, мы достигнем этих высоких идеалов и целей».

Кивисильдник о морали18: «Если начать дефинировать мораль, то проще всего сделать это через послушание. Моралью является отсутствие самостоятельного мышления и слепое поклонение авторитетам. В этом смысле в нашем обществе достаточно морали, которая состоит в рабском поклонении перед рекламными и медийными ценностями».

«Этики» в Конституции ЭР нет, но обсуждения в КА и позднейшие толкования Конституции ЭР позволяют сказать, что в ней незримо присутствует этика народа-жертвы. Обсуждалась даже идея включения в преамбулу отдельной новеллы о тяжелой судьбе эстонского народа; дискуссия закончилась строчкой из протокола: «Хянни не поддерживает включения (в преамбулу – С.С.) тяжелой истории».

Этика эта глубоко укоренена в eestlus. Вот, казалось бы, совершенно нейтральное современное исследование19 на тему общей структуры телефонного разговора. В своей докторской диссертации научный сотрудник отделения Общего языкознания Тартуского университета Андриела Ряэбис утверждает, что, как правило, после приветствия звонящий обычно представляется, однако эстонцы зачастую не делают этого, особенно люди старшего поколения. Она считает, что это «вполне может быть связано с влиянием советского пе­ри­ода и желанием скрыть свою идентичность».

Этика народа-жертвы имеет свои особенности: эстонец не может быть преступником «наружу», потому что он сам навсегда – жертва. Преступником он может быть только для «своих», а тут работают особые нормы. Оправдание любого правонарушения в отношении русских «оккупацией» - святое дело! Мне даже рассказывали об одном уголовном процессе, в котором адвокат, защищая воришку-эстонца, обокравшего русского, упирал на «жертву оккупации», хотя парню было от силы 20 лет…

Не могу утверждать наверняка, что такой случай был, но вот что по тому же поводу пишет Маргус Оясалу:
«Сегодня я вижу и слышу мальчишек, говорящих на родном языке, рожденных в независимой Эстонии, которые оправдывают свое хулиганство, хамство, драки с русскими сверстниками тем, что страна, видите ли, была оккупирована когда-то, прадед умер в Сибири и так далее. Мне не стыдно за них, мне неприятно. Неприятно, что ни гимназия, ни родители не сумели сами отделить агнцев от козлищ, не смогли привить потомкам мысль, что дети рождаются от любви, а не от ненависти.
Хотя самоизоляция, по пути которой шел эстонский народ, ведомый своими идеологами, раздельное существование двух общин привели к противостоянию. Кто построил нашу "берлинскую стену"? Растерянные русские?
Да мы сами её построили в своих сердцах в самом начале 90-х, когда просто предали тех, кто стоял в «балтийской цепочке» и на референдуме голосовал за независимость Эстонии от СССР».
Из заявления ЦК КПСС от 27 августа 1989 года: «О положении в республиках Советской Прибалтики»: «Дело дошло до актов прямого вандализма, глумления над символами государства, над святынями, неприкосновенными для любого порядочного человека, – памятниками павшим в гражданской и Великой Отечественной войнах. Советские люди во всех концах страны с удивлением и горечью увидели и прочитали о таких вещах, которые никак не укладываются в их представление о национальных традициях латышей, литовцев, эстонцев, и глубоко оскорбительны для национального характера этих народов, известных своей честностью, рассудительностью, уважительностью к цивилизованным нормам человеческих отношений».
Перефразируя старый анекдот: «У них честность, рассудительность, уважительность к цивилизованным нормам человеческих отношений есть?» «Есть». «Почему не носят?»
Человеческое достоинство
Одно из косвенных упоминаний «человека» в Конституции ЭР, как мы помним, это апелляция в ст. 10 к «принципу человеческого достоинства». Апелляция к человеческому достоинству – первый абзац Всеобщей Декларации прав человека: «Принимая во внимание, что признание достоинства, присущего всем членам человеческой семьи, и равных и неотъемлемых прав их является основой свободы, справедливости и всеобщего мира…».
В Конституции ЭР содержание термина не раскрывается. Вместе с тем в такой формулировке он встречается редко, чаще говорится о принципе (обеспечения,  неприкосновенности, уважения, защиты) человеческого достоинства, причем в каждом случае речь идет, в общем, об отличающихся друг от друга вещах.
Так, например, Конвенция Совета Европы 1996 года «О защите прав и достоинства человека в связи с использованием достижений биологии и медицины» развивает, как можно догадаться, ч. 2 ст. 18 Конституции ЭР, в которой говорится, что «Никто против его воли не может быть подвергнут ни медицинским, ни научным экспериментам».

Клонирование же, как считают некоторые биологи, нарушает принцип уважения человеческого достоинства, что уже не имеет отношения к конкретному (подопытному) человеку, а имеет отношение к человеку, как к виду.
О неприкосновенности человеческого достоинства, по мнению многих российских коллег, речь идет в ч. 1 ст. 21 Конституции Российской Федерации 1993 года: «Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления». В гораздо более усечённом варианте эта же мысль присутствует в ст. 17 Конституции ЭР – «Запрещается покушаться на честь, доброе имя кого бы то ни было». Помимо того, что «достоинство» - это отнюдь не только «честь и доброе имя», Конституция ЭР не содержит положения о государственной охране человеческого достоинства.
По мнению российского доктора юридических наук Валерия Невинского, принцип обеспечения человеческого достоинства используется в качестве конституционно-правового критерия в правотворчестве и правоприменительной деятельности. Речь идёт не только об обеспечении неприкосновенности человеческого достоинства при издании нормативных актов, но и актов правоприменительных органов.
Эстонский же «принцип человеческого достоинства» приводится в ст. 10 Конституции ЭР только как возможная причина расширения конституционного каталога основных прав, свобод и обязанностей. Из чего можно теоретически сделать вывод о том, что любое его прочтение, от «клонирования» до «чести и доброго имени», имеет право на жизнь. Посмотрим, как, например, в Эстонии обстоят дела с «обеспечением» человеческого достоинства. То есть об обеспечении человеческого достоинства в законодательстве.
В свое время мой бывший коллега по Русскому Институту Михаил Петров составил глоссарий терминов эстонской политики, в котором выделялся раздел «политические ярлыки». Вот он:
«Политические ярлыки - термины для обозначения неэстонского населения, имеющие уничижительный, обидный оттенок. В период восстановления государственной независимости - мигранты, незаконные мигранты; в период укрепления государственности и вытеснения части неэстонского населения за пределы государства - оккупанты, дети оккупантов, колонисты, дети колонистов; в период интеграции - новопоселенцы первого и второго поколения, инородцы, неэстонцы; в диалоге со структурами Европейского Союза - национальные меньшинства.»
Заметим, что всё это – законные термины, то есть термины, официально применяемые в законодательстве. Можно представить себе, что началось бы, прими Законодательное Собрание Ставропольского края документ под названием «Программа интеграции нерусских Ставропольского края»… При этом в Эстонии мило себе существовала «Правительственная программа интеграции неэстонцев в эстонское общество». Которую, естественно, мы подробно и со вкусом разберём в главе «Натурализация и интеграция».
Что же до эстонских СМИ, то тут нужно просто писать отдельное исследование. Один из заголовков после «бронзовой ночи»: «Незнакомое лицо русского подонка». Анализируя эту ситуацию, наш с Петровым коллега доктор Сергей Мальцев в своей статье «Война имен» писал: «Как взять на прицел целый народ? Как сделать живой мишенью каждого, кого можно или нужно отнести к этой мифической общности людей? Это просто. Начните войну слов, образов и имён на симулятивных полях культуры. Годны любые средства, от стенки туалета до медиатехнологий. Цель простая - лишение имени, полное онтологическое уничтожение».

Человек, не живущий в Эстонии, безусловно, задастся вопросом: как же вы это терпите? Неужели никто до сих пор никуда не обратился? В тот же суд, например?
А нельзя. Ни один судебно-процессуальный закон в Эстонии не разрешает обращения в суд с actio popularis – иском в защиту римского (русского) народа. Всё эстонское процессуальное законодательство построено исключительно на защите субъективных прав, то есть в суд может обратиться только «лицо, чьи права нарушены». Конкретно Вас обозвали «подонком»? Нет. Вот Вам постановление об отказе в рассмотрении иска…
Вера и религия

«В странах, где победила Реформация, а затем и в некоторых католических странах в государственно-церковных взаимоотношениях установился принцип территориализма, суть которого заключается в полном государственном суверенитете на соответствующей территории, в том числе и над находящимися на ней религиозными общинами. Девизом этой системы взаимоотношений стали слова cujus est regio, illius est religio (чья власть, того и религия). При последовательном осуществлении данная система подразумевает удаление из государства приверженцев вероисповедания, отличного от разделяемого носителями высшей государственной власти (это не раз осуществлялось на практике)»63.

Является ли Эстония светским государством? Азербайджан, например, согласно ч. 1 ст. 6 Конституции 1995 года, является. А соседний с Азербайджаном и во многом родственный Иран – нет. И не Иран это, а Исламская Республика Иран, в которой главой государства является великий аятолла, а президент – глава правительства. Так устанавливает Конституция Исламской Республики Иран 1979 года.

Интересна в отношении религии ст. 9 Конституции Грузии 1995 года: «Государство признает исключительную роль грузинской православной церкви в истории Грузии и вместе с тем провозглашает полную свободу религиозных убеждений и вероисповедания, независимость церкви от государства».

Ст. 40 Конституции ЭР определяет следующее:
«Каждый обладает свободой совести, вероисповедания и мысли.
Принадлежность к церкви и религиозным общинам свободна. Государственной церкви нет.
Каждый волен как сам, так и вместе с другими, публично или приватно исполнять религиозные обряды, если это не наносит ущерба общественному порядку, здоровью или нравственности».

Ст. 12 добавляет к этому запрет на дискриминацию из-за вероисповедания и на разжигание религиозной ненависти.

Первое поколение эстонских депутатов Рийгикогу пыталось фантазировать на тему «С нами Бог!» и проводить моления перед заседаниями парламента. К консенсусу, кому и сколько молиться, так и не пришли. Конец этим мучениям положили «роялисты», которые в полном соответствии со свободой вероисповедания устроили в зале заседаний шаманское камлание. С живым огнем в жаровне и бубном. На сём фантазии благополучно закончились.

Споры о том, преподавать ли теологию в школах, в Эстонии в принципе завершены - вполне светски. В случае введения в школе теологии действует закрепленное в Законе об основной школе и гимназии правило: предмет не должен быть сугубо конфессиональным, а его изучение должно быть добровольным. В то же время школа обязана ввести преподавание религиоведения, если изучать его желают не менее 15 учащихся на одной школьной параллели. К тому же, государственная школьная программа предусматривает, что обучение религиоведению должно проходить только по учебному плану, закреплённому в государственной учебной программе.

Иначе этот вопрос решили литовцы, вынеся его на конституционный уровень. Конституция Литовской Республики 1992 года уделяет этому ч. 1 ст. 40: «Государственные учебно-воспитательные учреждения и учебно-воспитательные учреждения самоуправлений являются светскими. В них по желанию родителей ведется обучение Закону божьему». Что отличается от эстонского «добровольного» и «неконфессионального» изучения «теологии». Под «Законом божьим» очевидно понимается католическая версия христианства.

Религиозны ли эстонцы? И, если да, то во что они верят? И, если верят, то правильно ли это отражено в Конституции?

Конституционное заявление о том, что в Эстонии нет государственной церкви, верно лишь отчасти. Так, в 1994 году был принят первый Закон о праздниках и памятных датах, в 1998 году – второй, и оба они пестрят христианскими праздниками. Государственными праздниками являются день трёх королей (Рождество по старому стилю, день волхвов), Страстная пятница, первый день вознесения Господня, Пятидесятница, Духов день, сочельник, первый и второй дни Рождества. Празднуются все они, разумеется, в соответствии с протестантской традицией. Православное двухнедельное запоздание признаётся как факт: министерство окружающей среды, например, затеявшее популярный проект по самостоятельной вырубке рождественских ёлок в государственных лесах, до официального Рождества вывозит в лес эстонские группы, и только потом – русские.

Надо здесь отметить, что исконный эстонский язык предельно откровенен, в том числе в отношении религии. Так, например, Пасха по-эстонски lihavхttmine – поедание мяса. Не радость от воскресения Христа, а радость от окончания поста по этому поводу…
Гостиница по-эстонски – vххrastemaja. Дом для чужих.

Мой субъективный ответ на поставленный выше вопрос – эстонцы безбожники. Но – глубоко верующие люди. Только верой им служит религия еestlus, церковью которой является само государство - явление подобного рода в политологии называется «политической религией». Причем, уточним на будущее, не всякое государство, а, согласно преамбуле Конституции ЭР, конкретно «провозглашённое 24 февраля 1918 года».

Данное предположение даже не надо доказывать: «непоколебимая вера» в свое государство – первые слова Конституции ЭР. Из протокола заседания рабочей группы по преамбуле КА: «Обсудили использование слов «негасимая, непреодолимая и непоколебимая». Руннель говорит, что «непреодолимая» и «непоколебимая» довольно синонимичны, а «негасимая» дает новый нюанс».

С таким подходом многое становится на свои места. С таким соотношением религии и церкви становится, например, понятным, почему еestlus развивать не надо (сохранение), а государство развивать и укреплять можно и должно. Никому ведь не приходит в голову реально развивать Коран, Ветхий Завет или Мумонкан. Исследовать, комментировать, толковать – да. Зато возводить Крест Свободы, строить (часовню) Часы Свободы и т.п. - сколько угодно. Но это – символы. О «реальном» же укреплении государства мы поговорим в главе «Оборона».

Как и всякая религия, еestlus ревниво к другим религиям. В частности, о преследовании Эстонской православной церкви Московского патриархата и о государственной краже её имущества можно написать целую сагу.

Вообще, на территории Закона о праздниках и памятных датах еestlus вполне успешно конкурирует с христианством. Единственным национальным праздником является 24 февраля – день самостоятельности.
23 июня – день Победы (в Освободительной войне против Советской России).
20 августа – день восстановления самостоятельности (в 1991 году, во время ГКЧП).
Это – государственные праздники. К государственным памятным датам относятся 2 февраля – годовщина Юрьевского (Тартуского) мирного договора,
14 марта – день «материнского» (эстонского) языка,
4 июня - день эстонского флага,
14 июня - день траура (по жертвам депортаций эстонцев в советскую «Неэстонию» в 1941 году),
23 августа - день памяти жертв нацизма и коммунизма,
22 сентября – день сопротивления (советской «оккупации» Таллина в 1944 году), 16 ноября – день возрождения (Декларация ВС ЭССР о суверенитете Эстонской ССР 1988 года).

Отметим, кстати, что дня Конституции в этом каталоге нет.

Исследуя веру эстонцев, надо также иметь в виду особенности языка, теперь уже современного. Так, там, где русский скажет «я думаю», «я считаю», эстонец скажет «я верю». Порой это приводит к казусам. В апреле 2008 года министр народонаселения Урве Пало проводила круглый стол, посвященный проблематике единого информационного пространства в Эстонии. Когда разговор зашёл о свободе СМИ, Пало сказала, что верит, что СМИ в Эстонии свободны. Мне пришлось поблагодарить про себя министра за разъяснение: я не знал, что вопрос свободы СМИ – это вопрос веры. А по этим вопросам, как известно, интеллигентные люди не спорят…

Ядром современной эстонской веры является вера в «оккупацию» Эстонии со стороны СССР в 1940 году. Это логично: «оккупация» - краеугольный камень нынешней эстонской государственности. Построен и храм – Музей оккупаций. Множественное число не должно обманывать: отношение к германской оккупации во Второй мировой войне у эстонцев весьма своеобразное.

Так, например, в представленном группой Юри Адамса проекте Конституции ч. 3 ст. 18 формулировалась так: «Запрещены объединения и союзы, целью которых является объединение Эстонии или какой-либо части её с Россией».
Лаури Вахтре задал вполне резонный вопрос о том, почему не запрещены призывы к объединению с Россией и Германией? Адамс ушел от ответа, но, отвечая по поводу той же статьи Сергею Советникову, сказал следующее:

«Я считаю, что роль России в истории Эстонии всё-таки очень специфична – ни одно другое государство, по меньшей мере в ХХ веке, не может претендовать на подобную значимость. Я также считаю, что и в будущем не исключён подъём тех политических сил, в Эстонии или в России, которые хотели бы вновь объединить эти государства, так что авторы имеют глубокую политическую убеждённость в необходимости внесения подобного прямого запрета». 

Заканчивая тему религии и веры, поделюсь крошечным наблюдением. Как-то раз в кафе прочитал надпись на пакетике с сахаром, который подавался к кофе. Надпись была такая: «Десять фактов про Эстонию. Знаете ли Вы, что самой распространенной религией в Эстонии является лютеранство?»

Социалистические ценности

Преамбула Конституции ЭР содержит одну крайне эклектичную формулу, проходящую через все Конституции ЭР, начиная с 1920 года: согласно ей Эстонское государство «зиждется на свободе, справедливости и праве». Эта троица, по всей видимости, призвана заменить собой классическую, состоящую из «свободы, равенства и братства». При этом «свобода» – идеал либералов, «справедливость» – идеал социалистов. «Право», видимо, призвано все это уравновешивать.

Право на труд и право на отдых

Социалистические ценности прежде всего характеризует гарантированное право на труд. В Конституции ЭССР 1940 года глава «Основные права и обязанности гражданина» была четвёртой с конца, но зато право на труд стояло в ней на первом месте. В Конституции ЭССР 1978 года у граждан ЭССР появились свободы, что потребовало отдельной статьи об общих гарантиях, но первым среди конкретных прав все равно шло право на труд.

Конституция СССР 1977 года в ст. 40 устанавливала следующее:
«Граждане СССР имеют право на труд,  — то есть на получение гарантированной работы с оплатой труда в соответствии с его количеством и качеством и не ниже установленного государством минимального размера, — включая право на выбор профессии, рода занятий и работы в соответствии с призванием, способностями, профессиональной подготовкой, образованием и с учётом общественных потребностей». Как можно догадаться, то же самое определяла ст. 38 Конституции ЭССР 1978 года, с одной лишь понятной разницей – «граждане Эстонской ССР».

Конституция Азербайджанской Республики 1995 года делится наблюдением о том, что «Труд является основой личного и общественного благосостояния», то есть труд имеет непосредственное отношение к богатству. Или, точнее, к надежде на богатство. Хотя, конечно, никакое это не открытие – ст. 14 Конституции СССР 1977 года и та же статья Конституции ЭССР 1978 года определяли, что «Источником роста общественного богатства, благосостояния народа и каждого  советского человека является свободный от эксплуатации труд советских людей».

Перекрыть главное достижение социализма, гарантированный государством труд, сложно, но игнорировать его нельзя – поэтому в любой конституции обязательно должно быть что-то про труд: нельзя лишать людей надежды.

Та же Конституция Азербайджанской Республики имеет статью 41 «Право на труд», но самого права при этом не устанавливает: «Каждый обладает правом свободно выбирать себе на основе своих способностей вид деятельности и профессию. Никто не может работать по принуждению. Трудовые договоры заключаются свободно. Никто не может быть принуждён заключить трудовой договор».

Это – не «право на труд». Это – свобода не работать.

Ни одна из бывших 15 союзных республик СССР не сохранила в своем названии слова «Социалистическая». От социализма, от права на труд на конституционном уровне отказались почти все, кроме Молдавии, Таджикистана, Узбекистана и Туркменистана. Уточню на будущее – в русском переводе этих конституций.

Так, ч. 1 ст. 43 «Право на труд и защиту труда» Конституции Республики Молдова 1994 года определяет, что «Каждый человек имеет право на труд, свободный выбор работы, справедливые и удовлетворительные условия труда, а также право на защиту от безработицы». Как видно, «право на труд» и «свободный выбор работы» подаются раздельно, но и в ней право на труд не гарантировано. Что отличает её от социалистических конституций.

Поэтому большинство конституционных положений о труде пестрят «свободным выбором труда», как, например, в ст. 29 Конституции Республики Армения 1995 года. Даже Конституция «коммунистической» Белоруссии не является исключением, более того, идёт даже дальше, чем азербайджанская Конституция.
В ст. 41 устанавливается, что «Гражданам Республики Беларусь гарантируется право на труд как наиболее достойный способ самоутверждения человека, то есть право на выбор профессии, рода занятий и работы в соответствии с призванием, способностями, образованием, профессиональной подготовкой и с учётом общественных потребностей, а также на здоровые и безопасные условия труда». 

Конституция Азербайджанской Республики хотя бы отделила «Право на труд» тем, что вынесла это право в заглавие статьи, а в самом тексте его нет. В белорусской же Конституции «…право на труд (…), то есть (…) право на выбор профессии…».

Конституция РФ 1993 года в этом смысле гораздо честнее, хотя к теме труда обращается дважды – в ст. 7, в которой говорится о социальном государстве, и в ст. 37. Согласно ей «Труд свободен». «Право на труд» тоже присутствует, но в совершенно иной интерпретации: «Каждый имеет право на труд в условиях, отвечающих требованиям безопасности и гигиены, на вознаграждение за труд без какой бы то ни было дискриминации и не ниже установленного федеральным законом минимального размера оплаты труда, а также право на защиту от безработицы».
Похожий, но все-таки другой подход в ст. 18 Конституции Республики Абхазия 1994 года: «Каждый человек имеет право на (…) свободу труда…». Опять «право на свободу».

Так или иначе, импровизации на тему труда присутствуют во всех постсоветских конституциях, и не только. Мы уже показали, насколько часты попытки выдать свободу труда за право на труд. Конституция Литовской Республики 1992 года вообще соединяет в одной статье 48 свободу труда и свободу предпринимательства – «Каждый человек может свободно осуществлять выбор работы и предпринимательства…». Все эти попытки, однако, преследуют цель дать «каждому» надежду на богатство и даже признание в обществе, как мы это видели на примере белорусской Конституции.

Единственными, кто, насколько мне известно, не цеплялся за «право на труд», были анархисты. «Довольно с нас неясных формул, вроде «права на труд» или «каждому продукт его труда»! То, чего мы требуем,- это права на довольство – довольство для всех. (…) Право на довольство – это возможность жить по-человечески и воспитывать детей так, чтобы сделать из них равных членов общества, стоящего более высоко, чем наше; тогда как право на труд – это право оставаться всегда наёмным рабом, управляемым и эксплоатируемым завтрашним буржуа. Право на довольство – это социальная революция; право на труд – это, самое большее, промышленная каторга. Уже давно пора рабочему провозгласить наконец свое право на общее наследие и завладеть этим наследием»,- писал20 в 1892 году Пётр Кропоткин.
Действительно: зачем биться за путь к богатству, если нужно само богатство?

Теперь, поняв логику постсоветских конституций и приобретя опыт прочтения Конституции ЭР, попробуем сами смоделировать то, что она говорит о труде. Во-первых, в ней, безусловно, нет «права на труд». Зато есть какие-нибудь фантазии по поводу свободы труда. Во-вторых – только для эстонцев. То есть для граждан. И что-нибудь утешительно-неопределённое для всех остальных.
А сейчас проверим, правы ли мы.

Ч. 1 ст. 29 Конституции ЭР гласит, что «Гражданин Эстонии имеет право свободно выбирать себе род занятий, профессию и место работы. Законом могут устанавливаться условия и порядок пользования этим правом. Если законом не установлено иное, то этим правом наравне с гражданами Эстонии пользуются также пребывающие в Эстонии граждане иностранных государств и лица без гражданства».
Проверку мы прошли на «отлично».

В предлагавшемся Андо Лепсом проекте Конституции ЭР тема труда раскрывалась так: «Труд является правом и обязанностью каждого трудоспособного гражданина. Правом и обязанностью каждого гражданина является самому найти себе работу». Это – практически калька со ст. 27 Конституции ЭР 1938 года, но Лепс взялся это обосновывать: «Принцип рыночной экономики в том и состоит, что предприятия на волне экономического подъема создают рабочие места, а во время спада количество рабочих мест сокращается. Людям предстоит бороться за рабочие места. Жизнь – это борьба, ничего не поделаешь. Только так можно жить лучше. Определенные государством рабочие места, или, иными словами, социализм, не ведёт жизнь вперед».

Обратим внимание на одну особенность проекта Лепса: труд одновременно является как правом, так и обязанностью. Даже согласно Конституции СССР человек не обязан был трудиться, хотя статья за тунеядство существовала…
Мысль Лепса понимания в КА не нашла. Зарубила рабочая группа по основным правам, свободам и обязанностям граждан. Вардо Румессен: «Это, пожалуйста, вычеркните – тут учтено предложение Юхана-Кристьяна Талве: заключение трудовых договоров свободно».

В ст. 29 Конституции ЭР это вошло так: «Никто против его воли не может быть принуждён работать или служить, за исключением службы в Силах обороны или альтернативной службы, работы по пресечению распространения инфекционных заболеваний, в случае стихийных бедствий и катастроф, а также работы, которую на основе закона и в установленном им порядке обязаны выполнять осуждённые».

Если же говорить о таком аспекте труда, как «карьера», то отметим, что социалистические критерии «социального лифта» в полном объеме сохранила только Конституция Республики Беларусь. Её «…в соответствии с призванием, способностями, образованием, профессиональной подготовкой и с учётом общественных потребностей…» - калька с Конституции СССР 1977 года. Иные постсоветские конституции либо вовсе обходятся без него, как Конституция ЭР, либо дают его в усечённом виде, как ч. 2 ст. 43 Конституции Украины 1996 года: «Государство (…) гарантирует равные возможности в выборе профессии и рода трудовой деятельности…».

Конституция Туркменистана (по состоянию на 27 декабря 1995 года) в ч. 2 ст. 30 регулирует «социальный лифт» только в отношении государственной службы: «Только граждане Туркменистана в соответствии со своими способностями, профессиональной подготовкой имеют равное право на доступ к государственной службе».

В Эстонии же небогатый современный русский фольклор отлил следующую формулу «социального лифта»: «профессия – эстонец, образование – эстонский язык». Формула является исчерпывающей, так как имеет в виду не «граждан Эстонии», а именно «эстонцев». Даже такая консервативная ценность, как «жизненный опыт», не только не является определяющей, но и вообще не принимается во внимание – страна имеет массу примеров тридцатилетних (и моложе) премьеров, министров, генеральных прокуроров, государственных контролеров и т.п.
С такими критериями, как «русский», «опытный» и «высшее образование», на этом лифте можно добраться только до подземных этажей…

Из реферата Доклада о развитии человеческого потенциала Эстонии 2009: «В оценках своей социальной позиции мужчинами и женщинами особых различий не наблюдается. Однако существенным субъективным критерием принадлежности к социальному слою является возраст. Молодые люди по сравнению со старшим поколением ставят себя значительно выше в иерархии, причём эта разница между возрастными группами постоянно растет. (…) Рейн Веэрманн считает, что мы идём по пути расслоения и закрытости общества. Будущий социальный статус зависит больше от происхождения, а не от полученного образования» 50.

«Премьер-министр Андрус Ансип, отвечая на вопросы в зале Рийгикогу, заявил сегодня, что утверждения авторов рапорта об индексе развития человеческого потенциала, что в Эстонии наблюдается одно из самых огромных социальных расслоений - ложь. (…) «Если тенденция выравнивания доходов населения продолжится, то мы в будущем выйдем на уровень Северных стран», - сказал Ансип, отметив, что Эстония очень успешно идёт к этой цели» 51.
«По данным Департамента статистики, в третьем квартале 2009 года среди эстонцев безработица составляла 11,6%, среди неэстонцев её уровень был в два раза выше – 20,4%. Особенно сложная ситуация у неэстонцев среди мужчин – не имеют работы 24%. У женщин этот показатель составляет 17%. Соответственно у эстонцев – 14 и 10%. Данные Департамента статистики получены в результате исследования, в котором национальность человека определялась по национальности его матери»25.
К началу 2010 года количество безработных в Эстонии достигло рекордной отметки. Точную цифру привести невозможно, так как методики и критерии «безработных» в них очень здорово отличаются, но это никак не меньше 100 тысяч человек. В июле 2009 года Рийгикогу похоронил весь предыдущий корпус трудового законодательства с Законом о трудовом договоре 1992 года во главе. Вступил в силу новый закон, окончательно развязавший руки работодателям. (Показательно, кстати, что именно этим законом был окончательно отменен КЗОТ Эстонской ССР).
Изучив в этом аспекте Конституцию ЭР, мы можем констатировать, что и в ней работникам опоры не найти.

Рассматривая тему конституционного регулирования свободы труда, отметим, что конституционные трудовые гарантии вообще могут приобретать довольно неожиданные очертания. Например, ст. 30 Конституции Грузии 1995 года: «Труд свободен. (…) В соответствии с международными соглашениями по труду государство защищает права граждан Грузии за границей».

Эстонские телеканалы постоянно сообщают о том, как эстонских работников поодиночке и группами обманывают за границей, но до защиты экономических прав своих граждан за границей ни один из авторов проектов Конституции ЭР не додумался. Хотя цель присоединения к открытому рынку труда ЕС стояла перед эстонцами изначально.

Не менее оригинально звучит следующий пассаж Хандо Руннеля в его рассуждениях о конституционном регулировании труда и, насколько можно понять, отдыха. «Один из вопросов, связанных с нравственностью – это труд. Так же, как и вера, семья, и я хотел бы, чтобы мы обдумали важность труда в нашем обществе. Мы иронизируем по поводу сталинской конституции, в которой говорилось, что труд – это дело чести, но мы не должны следовать и за безнравственным менталитетом свободного рынка, для которого нет ничего святого. Мы должны бы сформулировать в конституции статью о том, что труд – это лучшее средство самореализации личности. Всем людям дана такая возможность, и мы должны это подчеркнуть. Это пересекается с идеей равенства и братства. Если мы уважаем труд как источник продуктивности, то мы должны внести в конституцию в разумной формулировке и неприкосновенность воскресенья. Воскресенье – это то, посредством чего оправдывается труд, который является лучшим средством самореализации человека. Игнорирование воскресенья укореняет принудительный труд, это первый шаг в сторону принудительного труда».

«Неприкосновенности воскресенья» в Конституции ЭР нет. Впрочем, более привычного права на отдых – тоже.

А Конституция ЭССР 1978 года уделяла этому целую статью 39.

«Граждане Эстонской ССР имеют право на отдых. Это право обеспечивается установлением для рабочих и служащих рабочей недели, не превышающей 41 часа, сокращённым рабочим днём для ряда профессий и производств, сокращённой продолжительностью работы в ночное время; предоставлением ежегодных оплачиваемых отпусков, дней еженедельного отдыха, а также расширением сети культурно-просветительных и оздоровительных учреждений, развитием массового спорта, физической культуры и туризма; созданием благоприятных возможностей для отдыха по месту жительства и других условий рационального использования свободного времени. Продолжительность рабочего времени и отдыха колхозников регулируется колхозами».

Социальное обеспечение

Пенсионный возраст – тайна, которую охраняют все конституции, без исключения. Даже «социалистические». Если в отношении оплаты труда часто можно встретить запрет платить меньше установленного государством минимума, то в отношении пенсионного возраста, даже предельно допустимого – глухое молчание.

Причины подобного явления прозрачны – продолжительность человеческой жизни растёт на глазах, и соотношение работающего населения («производителей» пенсии) и пенсионеров (потребителей) всё время меняется. Если вспомним рассуждения Лаара, то снижение пенсионного возраста означает для Эстонии либо кредиты, либо завоз мигрантов. На сей раз – настоящих.

Так как ни кредитов, ни мигрантов нет, то соотношение производителей и потребителей пенсий постоянно меняется «в пользу» последних. Возникают идеи накопительных пенсий, про которые я ничего не понимаю. Но и они не решают проблем, в результате чего пенсионный возраст приходится повышать. Так как главное в государственном управлении Эстонии – это PR, то министерство социальных дел упаковывает это в программу «Долгая и плодотворная трудовая жизнь» - официальное название.

Социальное законодательство в Эстонии – очень сложное. И обладает одной неприятной особенностью – никто из юристов, кроме моего друга Мстислава Русакова, на нём не специализируется. Как-то мне довелось читать студентам лекцию по организации юридической практики, и я задал аудитории простой вопрос: «Хотите открыть своё юридическое бюро и через неделю иметь очередь из клиентов?» После того, как хор голосов ответил мне «да» и был задан вопрос о том, как это сделать, я ответил, что заниматься следует социальным законодательством, а очередь будет из пенсионеров. После чего энтузиазм присутствующих резко увял.

Я это к тому, что социальное законодательство, помимо того, что оно сложное, ещё и не имеет развитой судебной практики – эстонские адвокаты за банку варенья не работают. Да и клиенты хлопотные…

Социальные деньги в Эстонии сосредоточены в Кассах – Кассе по безработице, Больничной кассе. Каждая из них питается из особых налоговых отчислений. Правления Касс одно время откровенно жировали, а с наступлением кризиса выяснилось, что денег нет… Пришлось резать, а потом резать ещё. И ещё. Причём на законодательном уровне. В результате, например, резко сократилось число выдаваемых больничных листов – работникам просто невыгодно их брать, что, соответственно, сказывается на здоровье населения.

Справедливость

Как мы уже видели, справедливость – один из трёх китов, на которых с 1920 года покоится Эстонское государство. Один из краеугольных камней. Свой вклад в соотношение «свободы, справедливости и права» в 2003 году решил внести «новый консерватор» Кен-Марти Вахер, когда в возрасте 29 лет заступил на пост министра юстиции. Заняв министерское кресло, он сформулировал девиз своего правления как «Хigusest – хigluseni» (От права – к справедливости!). Пришедший ему на смену в 2005 году неолиберал Рейн Ланг тут же эту ересь с сайта министерства убрал…

Как понятие, «справедливость» сформировалась до 1920 года. Она – страшно подумать! – древнее самих эстонцев! Первоначально она была, конечно, божественной: в древнем Египте, например, справедливость и правосудие олицетворяла богиня Маат (Ма-ат). Согласно божественной справедливости (ма-ат) все люди были равны по природе и наделены богами равными правами; нарушение такого равенства в человеческих отношениях расценивалось как нарушение божественных законов людьми.
Восхваление божественной справедливости как основы земных порядков, законов и правил человеческих взаимоотношений содержится во многих древнеегипетских источниках. Так, в «Поучении Птахо-тепа» (XXVIII в. до н.э.) указывается на равенство всех свободных людей и обосновывается необходимость добродетельного и справедливого поведения.

С латыни justitia – правосудие, справедливость, совокупность законов. Божественность справедливости сохранилась до наших дней, и выражается в виде статуи богини правосудия, которая является почти обязательной принадлежностью судебных зданий. Называют эту богиню Фемида (Темида, Темис), что не совсем верно, поскольку эта греческая богиня, будучи действительно богиней правосудия, держала в правой руке не привычный меч, а рог изобилия. Рог на меч своей богине правосудия Юстиции заменили римляне, оставив неизменными другие обязательные атрибуты гречанки – весы в левой руке и повязку на глазах, символизирующую беспристрастность. Добрые эстонцы решили вернуть бедной женщине зрение и установили перед зданием Харьюского уездного суда в Таллине барельеф Юстиции без повязки… Что, разумеется, не могло не сказаться на качестве правосудия – «в Таллине есть судья, способный обеспечить справедливость!».
Я вожу к этой богине экскурсии… 

Как самостоятельная категория, «справедливость» имеет прямое отношение к распределению – вспомним рог изобилия у Фемиды. Как благ, так и наказаний. Помянем «восстановление социальной справедливости», как одну из былых целей наказания.

Помимо преамбулы, справедливость упоминается в Конституции ЭР ещё один раз – в ч. 1 ст. 32. Устанавливая неприкосновенность собственности, она уточняет, что «Собственность может быть отчуждена без согласия собственника только (…) за справедливую и немедленную компенсацию». Подобное употребление термина, на мой взгляд, не совсем оправдано – не стоило для такого, скажем прямо, частного случая напрягать божественную справедливость. Вариант с предложенной в ст. 28 Конституции Республика Армения 1995 года «равноценной компенсацией» мне кажется более предпочтительным.

Интересно при этом, что, в отличие от «человеческого достоинства», «справедливость» не фигурирует в Конституции ЭР как принцип, охватывающий практически все отрасли права. Как принцип она допускается в правосудии, но… исключительно в частном. Ч. 3 ст. 742 ГПК, описывая применяемое третейскими (частными) судами право, говорит о том, что «Третейский суд может разрешить спор на основании принципа справедливости…». Для публично-правовых судов применение принципа справедливости не предусмотрено. 

А во всех довоенных Конституциях ЭР присутствовал именно принцип справедливости, который в эстонском изложении очень напоминал принцип социального государства.

Так, ст. 25 Конституции ЭР 1920 года устанавливала, что «Устройство экономической жизни в Эстонии должно отвечать принципу справедливости, целью которого является обеспечение достойного существования (человека) соответствующими законами, которые являются основой для получения земли, жилья и работы, а также охраны материнства и труда и получения требуемых пособий по молодости, старости, нетрудоспособности или в случае несчастья».

Ст. 24 Конституции ЭР 1938 года в этом смысле совсем экзотична: «Устройство экономической жизни в Эстонии должно отвечать принципу справедливости, целью которого является оживление созидательных сил, развитие общей жизнеспособности и через это обеспечение достойного существования».

Как видно, и «до сорокового года» с eestlus были проблемы, раз «созидательные силы» этого народа надо было непременно «оживлять»…

Социальный капитал. «Братство»

Как мы только что увидели, «справедливость» и «право» заменили в эстонской версии французской троицы «равенство» и «братство». С эстонской версией равенства мы уже познакомились, теперь приглядимся к доверию, или «социальному капиталу», как это теперь принято называть. Как мы помним, следствие взаимного доверия в обществе – коллективизм, «братство» - «отцами-продолжателями» эстонского конституционализма отрицается, и вместо этого под вывеской либерализма предлагается индивидуализм. Эстонцы друг другу ни в коем случае не «друг, товарищ и брат». Через двадцать лет проблема встала в полный рост; социолог Юхан Кивиряхк даже опубликовал статью под названием «Хроническая неспособность к сотрудничеству как тормоз развития»44.

Очень показательным в этом смысле является наличие в Эстонии Интернет-сайтов типа Krediidiinfo с данными о банкротах и должниках и девизом «Доверяй, но проверяй!». «Krediidiinfo», если брать буквальный перевод, «информация о доверии». Как «дискредитация» - это лишение доверия, что является целью таких сайтов.

«Развитие от коллективизма» - суть движение по растрачиванию социального капитала. То же, что эстонцы сотворили в экономике. Вместе с тем эстонцы, отрицая по сути взаимное доверие, коллективизм, поразительно солидарны во внешней политике - «снаружи» Эстония всегда представляется очень деятельным и сплочённым монолитом. Этому феномену есть два объяснения. Одно из них мне давно представил бывший глава МИД Эстонии Юри Луйк, и суть его сводилась к тому, что Эстония – маленькое государство, и в силу этого просто не может позволить себе плюрализм во внешней политике. Никто не будет перечитывать между строк послание эстонских лидеров, пытаясь разобраться в нюансах. «Мы имеем право только на один сигнал, и этот сигнал должен быть понятным и ясным»,- сказал он.
Сказано: «российская агрессия против Грузии», значит – «агрессия». Сказано: «Эстония была оккупирована!», значит – «оккупирована», а не «аннексирована» или «инкорпорирована». Вариант «добровольно присоединилась» - не предлагать…

У меня есть другое объяснение этой солидарности, которая проявляется, кстати, не только во внешней, но и во внутренней политике, но только в одном направлении – во взаимоотношениях с русской общиной. Поскольку в официальной риторике эстонского руководства у Эстонии есть как внешние, так и внутренние враги. Этот момент отражен и в преамбуле Конституции ЭР: «…государство (…) которое является оплотом внутреннего и внешнего мира…»

Мы уже затронули выше тему о том, что современное Эстонское государство «зиждется» на двух преступлениях – присвоении власти и слиянии власти, и в этом смысле Конституция ЭР – генеральная попытка декриминализации или, по меньшей мере, оправдания этих преступлений. Этнические эстонцы, получившие от этих двух преступлений в своё распоряжение всё «советское наследство» Эстонской ССР, этими же преступлениями «повязаны». Именно в связи с этим, видимо, Эстонское государство, согласно преамбуле, является «…залогом (…) общей пользы для нынешних и грядущих поколений…».
Как результат, эстонская солидарность не социального вообще, а конкретно уголовного типа. Солидарность организованной преступной группировки, прорвавшейся к власти. Что проявляется и в общественном дискурсе.

Так, в апреле 2007 года, перед событиями „бронзовой ночи», министром народонаселения Урве Пало была образована экспертная группа с целью создания новой программы интеграции 2008 – 2013. Апрельский кризис вынудил министра пересмотреть исходные задачи: группе из шести ученых было предложено дать экспертную оценку произошедшего.

Из оценки Райво Ветика: «В связи с переносом Бронзового солдата с одной стороны, скачкообразно возросла поддержка эстонцами правительства, с другой - противостояние неэстонцев правительству. Кроме данных опроса это подтверждает и анализ как эстоно-, так и русскоязычных СМИ: если русскоязычные СМИ характеризуют нападки на правительство, то в эстоноязычных СМИ после апрельских событий возникла т.н. «спираль молчания», в которой для многих людей определяющей стала боязнь перед социальной изоляцией за поддержку непопулярной позиции, в правильности которой они не сомневаются. Реакции (…) показывают, что несогласие с правительством стало толковаться как нелояльность Эстонскому государству. Аналитиков с отличным мнением стали обвинять в предвзятости и предательстве идеалов eestlus по принципу «кто не с нами, тот против нас»».

Рейн Руутсоо отметил также ««демобилизацию протеста» вследствие силового подавления внутренней оппозиции, фактического запрета критики и «всё более тесного сплочения национальной элиты вокруг правительства».

Тот же факт, что эстонская солидарность не имеет социального содержания, подтверждается поведением Правительства Республики летом 2009 года, когда оно с восхитительным безразличием уничтожило весь предыдущий корпус трудового законодательства, весьма, кстати, недурной. Ритуальные протесты профсоюзов во внимание приняты не были. Между тем, хотя Конституция ЭР такого положения и не содержит, профсоюзы, согласно ст. 3 Закона о профсоюзах – «социальные партнёры» Правительства Республики. Партнёров с присущим эстонскому хуторянину либерализмом – «кинули».

Самое ценное при социализме

Весной 2010 года ко мне обратилась одна замечательная барышня с не менее замечательной историей. Работает она официанткой в одном из таллинских пивных баров. Как-то после смены их собрала начальница и заявила, что при социализме, оказывается, не всё было плохо, и взять лучшее от социализма – их святая обязанность. А лучшим при социализме, оказывается, было… социалистическое соревнование. И соцобязательства. Посему каждая бригада официантов должна взять на себя обязательство обеспечить определённый ей, начальницей, ежедневный финансовый план.

После того, как упавшие челюсти официантов были подобраны с пола, и прозвучал неизбежный вопрос: «А это как?», начальница с готовностью объяснила, что надо привлекать клиентов, проводить рекламу, приводить в бар друзей и знакомых…

Судиться с работодателем на территории нового Закона о трудовом договоре – пустой номер, но я сказал, что смогу барышне помочь. И предложил ей повесить на доске объявлений Постановление Совмина ЭССР от 19 февраля 1990 года
 «О социалистическом соревновании». А в нём пунктом 1 стоит следующее: «Прекратить проведение республиканского социалистического соревнования и участие республики в общесоюзном социалистическом соревновании».

Защита ценностей

К конституционным ценностям, подлежащим защите, прежде всего относится независимость Эстонии. Ст. 58 определяет, что «Долг гражданина Эстонии – быть верным конституционному строю и защищать независимость Эстонии». Как «народ Эстонии» и его парламент распоряжаются независимостью Эстонии, мы уже видели на примере ЕС, так что особого прилива патриотизма эта статья не вызывает.

Ч. 2 той же статьи определяет, что «Каждый гражданин имеет право, за отсутствием иных средств, оказывать попыткам насильственного изменения конституционного строя сопротивление по собственной инициативе». Цель защиты конституционного строя преследуется также запретом в ст. 48 деятельности партий, «цели или деятельность которых направлены на насильственное изменение конституционного строя Эстонии».

То, как «Закон защищает каждого от произвола государственной власти» (ч. 2 ст. 13), мы уже частично рассмотрели и пришли к выводу, что закон скорее считается с жадностью этой государственной власти, чем с «каждым», пострадавшим от её произвола.

Обеспечение такой генеральной ценности, как «права и свободы», согласно ст. 14, является обязанностью «законодательной, исполнительной и судебной властей, а также местного самоуправления». То есть всё в надёжных руках. И опять отметим при этом своеобразие разделения властей в Эстонии: из этого списка Президент Республики как-то выпал, но композиция из четырех составляющих с его заменой на местное самоуправление сохранилась.

Вернёмся к тому, с чего мы начинали эту главу – к цивилизационным конфликтам. Вторым по важности принципом оборонной политики Эстонии является37 «Солидарность, дву- и многостороннее, а также региональное сотрудничество с союзниками по защите общих ценностей». Действительно, во внешней политике Эстония демонстрирует несравненно больше «солидарности» к «союзникам», чем во внутренней к «партнёрам».

Выше мы попытались коротко рассмотреть основные эстонские ценности. Теперь попробуем понять, что у них может быть общего с ценностями других государств. Или: какие из эстонских ценностей могут быть общими с ценностями других государств?

Отношение Эстонии к демократии и правам человека, как мы выяснили, строго отрицательное. К человеческому достоинству – тоже.
Eestlus же, который «ьber alles», по определению не может быть «общей ценностью». Приведя пространные цитаты, мы убедились, что содержание eestlus – это «700 лет рабства и 50 – оккупации», этика вечной жертвы и автоматически вытекающий их этого реваншизм. Что в переводе на русский, напомню, «мстительность». Плюс солидарность уголовного типа.

Даже Европейский Союз (общеевропейские ценности!) видится Эстонии как «союз национальных государств», в котором упор должен быть сделан на принципе субсидиарности, то есть на халяве. Кивисильдник, вспомним, пишет об этом открыто. Своими «700 лет рабства и 50 – оккупации» эстонцы заслужили от мира пенсию, при этом сами эстонцы никому и ничего не должны.

Eestlus уникален, непередаваем и непривлекателен.
«На тело, погруженное в eestlus, действует выталкивающая сила, равная… (силе духа тела)».

Поэтому общих ценностей у Эстонии ни с кем быть не может. Могут быть общие цели (по присвоению ценностей), но опять-таки – только с национальными государствами. Недаром столько солидарности Эстония демонстрирует именно в отношении Косово, Ичкерии (Чечни), Георгии (Грузии), Тибета, Украины и Молдавии. Более того – она их с позиций государственности просто создаёт, в чём довольно успешна. Этика жертвы, воплощенная в Голодоморе, Музее оккупации в Грузии, взрыв памятника в Кутаиси – во всём этом мы найдем «эстонский след».

В мае 2008 года я был вызван защитником Димитрия Кленского Александром Кустовым свидетелем в Харьюский уездный суд по делу «бронзовой четверки». Показания я давал почти час. В конце судья Виолетта Кываск, та самая, которая «есть в Таллине», поинтересовалась, что я имел в виду, когда писал Кленскому и другим активистам о том, что «эстонцы – наши цивилизационные враги». Эта глава к тому времени ещё не была написана, но суть моего ответа от этого не изменилась: я сказал, что у нас, русских Эстонии, нет с эстонцами никаких общих ценностей, а эстонские ценности – бесчеловечны.

Postimees спустя несколько дней описал 38 это так: «На вопрос суда, что означает «Эстонцы не политические враги, а враги цивилизации!» Середенко ответил: «В каждом обществе свои ценности. У каждой цивилизации — свои. Я пришел к выводу, что у эс­тонцев и русских нет общих ценностей». А Хhtuleht вообще дал 39 заголовок: «Свидетель по делу об апрельском мятеже: эстонцы – враги цивилизации».

Острую дискуссию, разгоревшуюся во время встречи Михаила Горбачева с Джорджем Бушем-старшим на Мальте в декабре 1989 года, последний погасил фразой: «Давайте избегать неосторожных слов и больше говорить о содержании ценностей».

Что мы и постарались сделать.