ИСТОРИЯ

«Пожар в Зимнем дворце в 1837 году»

«Пожар в Зимнем дворце в 1837 году» Автор: Грин Борис

Размер: 24,7 x 34,2 см. Техника: Бумага, акварель. Время создания: 1838 г.

Местонахождение: Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Не в дни счастья или каких-нибудь торжеств, а в минуты испытания открывается, как велика наша Россия 

Русский архив. Историко-литературный сборник. 1865. Выпуск 8. — М., 1865. Стб. 1089


Перевод Французского письма генерал-адъютанта графа А. Ф. Орлова (впоследствии князя и председателя Государственного совета) из С.-Петербурга, от 24-го декабря 1837-го года, к нашему послу при Венском дворе, Д. П. Татищеву.

Истекающий год простился с нами самым грустным образом. В ночь на 18/30-е декабря сгорел, в наших глазах, дворец государев, этот зимний дворец, видевший, в продолжение стольких лет, двор наш во всей его пышности, царственный дом во всем его блеске и Россию во всем ее величии.

Зная вашу глубокую преданность Государю и отечеству, легко могу себе представить, какое впечатление произведем на вас это печальное известие. Не стану распространяться о мерах, который, может быть, следовало принять для предупреждения подобного несчастия, пока было к тому время. Уверяют, что еще за двое суток до катастрофы сильно запахло дымом, и что от оставшейся незамеченною трещины в трубе начали тлеть стены задолго до появления первого пламени. Этим одним можно объяснить причину, почему все вспыхнуло вдруг с такою неимоверною силою. Так ли или иначе, только теперь, когда несчастие уже совершилось, нечего более допытываться о его происхождении. Спешу только заявить вам, что если Провидение поразило нас здесь своим ударом, то вместе с тем подало нам и большое утешение. При этом бедственном событии, Государь наш снова явился таким, каким я всегда видел его во всех самых тяжких обстоятельствах, исполненным твердости и истинного величия души, таким же, каким, двенадцать лет тому назад, 14-го декабря, он был на площади перед Сенатом. Но истине, не в дни счастья или каких-нибудь торжеств, а в минуты испытания открывается, как велика наша Россия. Представьте себе дворец в огне, все петербургское население столпившееся на огромных площадях Исакиевской и Адмиралтейской, двадцать тысяч человек старой гвардии в борьбе с таким пожаром, которому никогда не бывало подобного и, несмотря на то, везде стройный порядок, общая безопасность и полное спокойствие. И от чего? От того, что все глаза были устремлены на Государя, от того, что к нему одному все исполнены беспредельным доверием. Он был, можно сказать, повсюду, сам всем руководя и направляя помощь туда, где еще возможно было сопротивление огню. Внимание его, разумеется, преимущественно обращал на себя Эрмитаж, которого потеря была бы для нас истинным народным трауром. Единственно распоряжениям Государя мы обязаны спасением этого драгоценного наследия его предков. Я был свидетелем, как он оспаривал у огня то, что мы с гордостью считаем одним из великолепнейших памятников России, одною из народных наших слав. Эрмитаж был спасен. Но на всем остальном пространстве дворца огонь подвигался вперед с всесокрушавшей быстротой. Фельдмаршальская зала сгорела дотла, залы Белая и Георгиевская обрушились. Государь везде, где только грозила опасность, являлся первым и удалялся только тогда, когда уже не было возможности противостоять рассвирепевшей стихии. Одну минуту я видел его глубоко растроганным. Это было в большой дворцовой церкви — свидетельнице стольких торжественных событий в его жизни, его бракосочетания, вступления в совершеннолетие его сына. Посреди этих великих воспоминаний сердце его почерпало, казалось, новую уверенность в том, что Промысел Божий осеняет Россию. В ту торжественную минуту, когда, видя неизбежную погибель величественного храма, он приказал снять с его стен образа, все находившиеся тут были тронуты до глубины души благоговейным смирением, выражавшимся во всех чертах нашего Монарха.

Около 11-ти часов ночи опасность стала принимать самые ужасавшие размеры. Тогда я счел обязанностью доложить Государю, не нужно ли вынести бумаги из его кабинета, к которому огонь приближался со всех сторон. «У меня нет там никаких бумаг» — отвечал он с дивным хладнокровием: «я оканчиваю свою работу изо дня в день, и все мои решения и повеления тогда же передаю министрам. Из кабинета остается взять всего только три портфеля, в которых собраны дорогие моему сердцу воспоминания». Вот, любезный друг, как наш Царь понимает свой монарший долг; вот как он правит своею необъятной империей: ничто не откладывается от одного дня на другой, ничто не падает в забвение, и вот каким образом воля одного, бодрствуя над судьбами пятидесяти миллионов, обеспечивает их благо… 

Обсуждение закрыто