 |
|
| Фёдор I Иоаннович, миниатюра из Царского титулярника |
1598 год. 17 января (7 января ст.ст.) скончался царь Федор, последний из династии Рюриковичей.
«[1598 г.] В конце 1597 года Феодор впал в тяжкую болезнь; 6 Генваря открылись в нем явные признаки близкой смерти, к ужасу столицы. Народ любил Феодора, как Ангела земного, озаренного лучами святости, и приписывал действию его ревностных молитв благосостояние отечества; любил с умилением, как последнего Царя Мономаховой крови - и когда в отверстых храмах еще с надеждою просил Бога об исцелении Государя доброго, тогда Патриарх, Вельможи, сановники, уже не имея надежды, с искренним сокрушением сердца предстояли одру болящего, в ожидании последнего действия Феодоровой Самодержавной власти: завещания о судьбе России сиротеющей.
Но как в течение жизни, так и при конце ее, Феодор не имел иной воли, кроме Борисовой; и в сей великий час не изменил своей беспредельной доверенности к наставнику: лишаясь зрения и слуха, еще устремлял темнеющий взор на Годунова и с усилием внимал его шептаниям, чтобы сделать ему угодное. Безмолвствовали Бояре: Первосвятитель Иов дрожащим голосом сказал: "Свет в очах наших меркнет; праведный отходит к Богу... Государь! кому приказываешь Царство, нас сирых и свою Царицу?" Феодор тихо ответствовал: "в Царстве, в вас и в моей Царице волен Господь Всевышний... оставляю грамоту духовную". Сие завещание было уже написано: Феодор вручал Державу Ирине, а душу свою приказывал великому Святителю Иову, двоюродному брату Федору Никитичу Романову-Юрьеву (племяннику Царицы Анастасии) и шурину Борису Годунову; то есть избрал их быть главными советниками трона. Он хотел проститься с нежною супругою наедине и говорил с нею без земных свидетелей: сия беседа осталась неизвестною. В 11 часов вечера Иов помазал Царя елеем, исповедал и приобщил Святых Таин. В час утра, 7 Генваря, Феодор испустил дух, без судорог и трепета, незаметно, как бы заснув тихо и сладко.
В сию минуту оцепенения, горестию произведенного, явилась Царица и пала на тело умершего: ее вынесли в беспамятстве. Тогда, изъявляя и глубокую скорбь и необыкновенную твердость духа, Годунов напомнил Боярам, что они, уже не имея Царя, должны присягнуть Царице: все с ревностию исполнили сей обряд священный, целуя крест в руках Патриарха... Случай дотоле беспримерный: ибо мать Иоаннова, Елена, властвовала только именем сына-младенца: Ирине же отдавали скипетр Мономахов со всеми правами самобытной, неограниченной власти. - На рассвете ударили в большой колокол Успенский, извещая народ о преставлении Феодора, и вопль раздался в Москве от палат до хижин: каждый дом, по выражению современника, был домом плача. Дворец не мог вместить людей, которые стремились к одру усопшего: и знатные и нищие. Слезы лилися; но и чиновники и граждане, подобно Боярам, с живейшим усердием клялись в верности к любимой Царице-матери, которая еще спасала Россию от сиротства совершенного. Столица была в отчаянии, но спокойна. Дума послала гонцов в области; велела затворить пути в чужие земли до нового указа и везде строго блюсти тишину.
Тело Феодорово вложили в раку, при самой Ирине, которая ужасала всех исступлением своей неописанной скорби: терзалась, билась; не слушала ни брата, ни Патриарха; из уст ее, обагренных кровию, вырывались слова: "я вдовица бесчадная... мною гибнет корень Царский!" Ввечеру отнесли гроб в церковь Михаила Архангела Патриарх, Святители, Бояре и народ вместе; не было различия в званиях: общая горесть сравняла их. 8 Генваря совершилось погребение, достопамятное не великолепием, но трогательным беспорядком: захлипаясь от слез и рыдания, Духовенство прерывало священнодействие, и лики умолкали; в вопле народном никто не мог слышать пения. Уже не плакала - одна Ирина: ее принесли в храм как мертвую. Годунов не осушал глаз, смотря на злосчастную Царицу, но давал все повеления. Отверзли могилу для гроба Феодорова, подле Иоаннова: народ громогласно изъявил благодарность усопшему за счастливые дни его Царствования, с умилением славя личные добродетели сего Ангела кротости, наследованные им от незабвенной Анастасии, - именуя его не Царем, но отцом чадолюбивым, и в искреннем прискорбии сердца забыв слабость души Феодоровой. - Когда предали тело земле, Патриарх, а с ним и все люди, воздев руки на небо, молились, да спасет Господь Россию, и лишив ее пастыря, да не лишит Своей милости. - Совершив печальный обряд, раздали богатую казну бедным, церквам и монастырям; отворили темницы, освободили всех узников, даже смертоубийц, чтобы сим действием милосердия увенчать земную славу Феодоровых добродетелей... Так пресеклось на троне Московском знаменитое Варяжское поколение, коему Россия обязана бытием, именем и величием, - от начала столь малого, сквозь ряд веков бурных, сквозь огонь и кровь, достигнув господства над севером Европы и Азии воинственным духом своих властителей и народа, счастием и промыслом Божиим!..
Скоро узнала печальная столица, что вместе с Ириною вдовствует и трон Мономахов; что венец и скипетр лежат на нем праздно; что Россия, не имея Царя, не имеет и Царицы».
Цитируется по: Карамзин Н.М. История государства Российского. М.: Мысль, 2006. с. 828-829
История в лицах
Исаак Масса:
Я твердо убежден в том, что Борис ускорил его смерть при содействии и по просьбе своей жены, желавшей скорее стать царицею, и многие московиты разделяли мое мнение; царя похоронили весьма торжественно, и весь народ вопил и плакал, но более всех вельможи, справедливо предугадывавшие будущее, и [тело царя] проводили в собор Михаила архангела, где погребают всех царей. Перед смертью он вручил корону и скипетр ближайшему родственнику своему, Федору Никитичу, передав ему управление царством.
Цитируется по: Исаак Масса. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1937
Мир в это время
В 1598 году в Южной Италии начинается народное движение, которое возглавил социалист-утопист Томмазо Кампанелла.
 |
|
| Томмазо Кампанелла. Н.де Лармессин. 1650-60 гг. |
«Воскресным вечером 10 мая 1857 года местные наемники-сипаи 20-го и 11-го полков Бенгальской туземной пехоты и III полк легкой кавалерии подняли мятеж на стратегически важной военной базе в Мируте, отказавшись повиноваться своим офицерам-британцам, и открыли по ним огонь. Они захватывали, грабили и жгли бунгало европейцев, хладнокровно истребляя их обитателей. В живых не оставляли никого, даже женщин и детей. Грохот ружейного огня и оглушительные звуки военных горнов перекрывали жуткие крики боли и отчаянные мольбы о пощаде.
Мятежники скрылись в ночной тьме, захватив заложников. Менее чем сутки
спустя, рано утром 11 мая, сипаи перешли по мостам через реку Ямуна и
направились в Красный форт в Дели. Вооруженные ружьями, пистолетами,
ножами, кинжалами и мечами, мятежники подавили сопротивление гарнизона,
расквартированного в форте, перебив множество англичан. Восстание
возглавил падишах Бахадур Шах Зафар II, престарелый правитель династии
Моголов. Местная столица империи, Дели, пала. Сипаи одержали свою первую
победу.
Не успела колониальная администрация осознать весь масштаб катастрофы,
как мятежи вспыхнули в Северной и Центральной Индии. Это было начало
страшных событий, продолжавшихся многие дни и месяцы. Британским властям
стало ясно: происходит нечто большее, чем просто бунт сипаев, —
британскому империализму был брошен вызов.
Поводом для мятежа стала печально известная проблема со средствами
ухода за только что поступившими на вооружение капсюльными ружьями
системы Энфилда. Смазка винтовки и пропитка картонных патронов содержали
в себе животные жиры, верхушку же патрона (с пулей) надлежало надкусить
при заряжании ружья (из картонной гильзы в ствол насыпался порох, сама
гильза использовалась как пыж, сверху шомполом забивалась пуля). Сипаев,
среди которых были и индуисты, и мусульмане, пугала перспектива
осквернения через подобный контакт с останками животных — коров и
свиней. Причина, как известно, в религиозных табу: свинья считается у
мусульман нечистым животным, а корова для индуистов — животное
священное, и питаться его мясом великий грех.
Армейское руководство настаивало на использовании и новой модели ружья,
и смазанных запретными жирами патронов к нему, не обращая внимания на
растущее недовольство сипаев. Когда власти осознали ошибку, было уже
поздно: сипаи истолковали нововведение как преднамеренное оскорбление их
религиозных чувств, и хотя командование тщательнейшим образом следило
за тем, чтобы подразделения сипаев комплектовались по смешанному
религиозному признаку, дабы устранить вероятность возникновения среди
них сговора, эффект оказался прямо противоположным. Сипаи — и индуисты, и
мусульмане — забыли разногласия и объединились в защите «дхармы и
Корана» (…)
Мятеж был подавлен с исключительной жестокостью. И как ни пытались
британцы охарактеризовать его всего лишь как «бунт сипаев, и ничего
более», факты говорили о другом. Один из представителей британской
администрации в Дели, Т. Меткалф, отмечал с сожалением, что «англичане
живут на вулкане, готовом в любой момент взорваться вспышкой
беспощадного насилия. Все Удхи с оружием в руках восстали против нас, не
только регулярные войска, но и 60 тысяч человек из армии экс-короля.
Заминдары и их челядь, 250 фортов, до зубов оснащенных артиллерией,
действуют против нас. Правлению Компании (Ост-Индской) они
противопоставили верховную власть собственных королей и почти единодушно
выступили в их поддержку. Даже служившие в армии наемники стали нашими
противниками, и все, до последнего человека, примкнули к мятежникам»(…)
Мятеж 1857 года потряс сами основы имперского правления в Индии, оказав
воздействие и на большинство остальных колоний. Британцы более не могли
представлять колонизацию обоюдовыгодной как для колонизаторов, так и
для колонизируемых. Отчаянно пытаясь сохранить Индию в качестве колонии,
британская корона распустила Ост-Индскую компанию, передав управление
Индией напрямую правительству Великобритании. Прошли административная и
военная реформы. Воззвание королевы обещало «уважать чувства
преданности, которые индийцы испытывают к землям, унаследованным ими от
их предков», «в законотворчестве и правопорядке надлежащим образом
учитывать исторически сложившиеся порядки, обычаи и традиции Индии».
А для самой Индии 1857 год стал поворотным — индийцы как нельзя более
доходчиво обозначили свое стремление к самостоятельности, хотя до
обретения независимости и оставалось еще почти столетие».
Цитируется по: Кумар М. Сипаи против империи. Вокруг света, №8, 2007
