Первый роман русского писателя Гайто Газданова “Вечер у Клер”, опубликованный в 1930 г. в Париже, взволновал русское зарубежье: никому не известный 27-летний автор написал очень талантливую и тонкую вещь. Сам Бунин встретил роман с изумлением. Горький прислал автору растроганное письмо о книге: “Прочитал я ее с большим удовольствием, даже с наслаждением”. И назвал его “весьма талантливым человеком”.

А потом будут и другие романы, и захватывающие рассказы, полные иронии и молодой игры. Но какая горечь: у писателей-эмигрантов слишком мало было читателей. Для кого писать? Газданов просит Горького отправить роман в Россию, похлопотать за него и помочь возвратиться на Родину, увидеть родную мать, Марию Николаевну Абациеву, живущую во Владикавказе. Но вскоре Горького не стало. А в 39-м умерла мать. А там и война.  

Вместе с женой Фаиной Дмитриевной Ламзаки (она из семьи одесских греков) Гайто укрывал у себя евреев, помогал им эмигрировать. Вместе с женой участвовал в Сопротивлении — в советской партизанской бригаде редактировал информационный бюллетень, а жена была связной. Об этом времени Газданов написал документальную книгу “На французской земле”. Ее издали на французском языке. А русский подлинник хранится в Гарвардском университете. Но в России все для него было глухо. Газданов так и не дождался публикации своих сочинений на родине. Он умер 5 декабря 1971 года.  

На Западе и в Америке о нем написано много статей, исследований; по его творчеству защищают диссертации. Слава богу, теперь уже и в России. Но только с 90-х годов у нас стало появляться в печати кое-что из его наследия. Но какие жалкие тиражи! И рецензенты громко не взывали. А ведь Газданов стоит восклицаний. В Париже его сравнивали с Набоковым. А тонкость психологического постижения жизни молодого писателя воспринимали как следование “потоку сознания” Пруста, хотя Газданов познакомился с романами Пруста много позднее.  

Лиризм, вибрация противоречивых сиюминутных настроений у Газданова вовсе не прустовского толка, где поток подробностей фонтанирует и нарастает, обретая скульптурность огромной эпопеи. А “Вечер у Клер” невелик. По настроению и ритму близок музыкальному высказыванию. Просто, по-домашнему начинается романное воспоминание: “Клер была больна, я просиживал у нее целые вечера”. Повод для долгих самопогружений явлен скромно, уводя наше внимание к ночным блужданиям в сновидениях, в грезах лирического героя, явно неопытного в делах любви. И новый вечер у Клер, и нарастание томления, и словесная игра, и растерянность героя, и раздражение юной женщины, что влюбленный слишком прост и не может угадать ее желания. Но чувственная связь все-таки случилась.  

“Она обняла меня, лицо ее приблизилось, ледяной запах мороженого, которое она ела в кафе, вдруг почему-то необыкновенно поразил меня, и Клер сказала: “Comment ne comprenez vous pas?” (“Как, вы не понимали?”) — и судорога прошла по ее телу”.  

Этот вечер стал для рассказчика сладостным видением. Обратным зрением он медленно и пристально вглядывался в детали, отблески той давней соблазнительной сцены: утомленному сознанию молодого человека на войне больше не на что было опереться. Роман автобиографичен. Это он, 16-летний Гайто, записался в Белую армию, служил солдатом на бронепоезде. Никто из его современников-писателей до него не коснулся живого ощущения приближающейся катастрофы.  

Когда он писал этот роман, ему было чуть больше 25, а воображение, растревоженное кровавым месивом Гражданской войны, нарисовало фантасмагорическое видение апокалипсиса. В Севастополе, на кладбище, его герой встретил крест на могиле кадета, с кем он, тоже кадет, когда-то ходил на руках. И вот посмотрите, что сделало с ним чувство утраты и печали:  

“И мне представилось огромное пространство земли, ровное, как пустыня, и видимое до конца. Дальний край этого пространства внезапно отделяется глубокой трещиной и бесшумно падает в пропасть, увлекая за собой все, что на нем находилось. Наступает тишина. Потом беззвучно откалывается второй слой, за ним третий; и вот мне уже остается лишь несколько шагов до края; и, наконец, мои ноги уходят в пылающий песок; в медленном песчаном облаке я тяжело лечу туда, вниз, куда уже упали все остальные. Так близко, над головой, горит желтый свет, и солнце, как громадный фонарь, освещает черную воду неподвижного озера и оранжевую мертвую землю. Мне стало тяжело — и я, как всегда, подумал о матери, которую я знал меньше, чем отца, и которая всегда оставалась для меня загадочной…”  

Газданов был из той уходящей когорты людей, для кого “умственное бездействие было бы позором и мучением”. Не потому ли он с юности вчитывался в мудрость знаменитых философов? Рожденный в Петербурге, да еще в декабре, он больше всего любил снег, метель. И еще музыку. Отец его, Иван Сергеевич Газданов, окончив Лесной институт, вместе с семьей колесил по России, заботясь о лесах. Умер рано, когда его мальчику было 8. Гайто осетинского не знал, его родной язык — русский. Кадетский корпус и гимназия дали ему хороший французский. В Париже Гайто, ночной таксист, днем учил французов русскому, а русских — французскому.  

Нравственный выбор автора ощутим в лирическом и даже мистическом дыхании его романа: “Рождению мира предшествует любовь”. А 1919 год разрушил это представление. Бронепоезд, где Гайто нес свою службу, полз и мчался к смерти сквозь смерть, “в необыкновенные страны, напоминавшие аквариумы…”, а “мимо окон пролетали скорченные ноги повешенных в белых кальсонах, которые ветер раздувал, как паруса лодок, застигнутых бурей”. От увиденного можно с ума сойти. Любви нет — остались одни инстинкты. Значит, мир накануне гибели. Автор никогда не расставался с этим трагическим видением: “Это путешествие все еще продолжается во мне, и, наверное, до самой смерти временами я вновь буду чувствовать себя лежащим на верхней полке моего купе, и вновь перед освещенными окнами, разом пересекающими и пространство, и время, замелькают повешенные, уносящиеся под белыми парусами в небытие…”  

Знаменитый поэт и литературный критик Георгий Адамович (1892—1972) тысячу раз был прав, когда писал: “…автор “Вечера у Клер” будет, вероятно, включен в число самых оригинальных и крупных художников послереволюционного времени”.  

Порадуемся, творческое наследие Гайто Газданова ныне спасено. Рассеянное по библиотекам и архивам извлечено, изучено, откомментировано и наконец-то опубликовано. Эллис Лак при финансовой поддержке Таймураза Мамсурова, главы Северной Осетии, и великого дирижера Валерия Гергиева издал пятитомное собрание сочинений Гайто Газданова. Опубликовано все: романы, рассказы (не найден только один!), статьи, выступления, масонские доклады и множество писем. И даже воспоминания современников о нем.  

Прежде всего надо сказать похвальное слово профессору Массачусетсского университета Ласло Диенешу, автору исследований и книги о Газданове. Он был аспирантом на кафедре русской зарубежной литературы Гарвардского университета у Всеволода Михайловича Сечкарева, блестящего оратора и знатока отечественной литературы. Его аспиранты читали русских авторов. Ласло Диенеш увлекся Газдановым. Был потрясен его стилем и мастерством: “Новый голос звучал так прозрачно, с такой невероятной легкостью и кажущейся простотой, что было совершенно непонятно: как он это делает?”  

Статья Диенеша открывает первый том собрания сочинений Газданова. Американский исследователь убежден, что они потрясут русского читателя “своей психологической глубиной, размышлениями о жизни и смерти, о любви и случайности… непогрешимым ритмом, интонацией, своим чистейшим, прозрачным, звенящим, великолепным русским языком”. Столь же увлеченно исследуют творчество Газданова Татьяна Красавченко и Ст. Никоненко.