В деле сохранения национального самосознания школа имела и имеет первостепенное значение, поскольку именно она является основным источником приобщения к родной культуре, средством сохранения национальной культуры и языка. Именно школа эффективно формирует основы национального самосознания, и нет более мощного средства как воспитания национального самосознания, так и денационализации, уничтожения чувства национального самосознания этнического меньшинства, чем школа. Именно поэтому почти каждое национальное движение народов, которые осознают себя подавляемыми в национальном плане, начинается с борьбы за право иметь свою национальную школу.

У русской общины Эстонии в межвоенный период, к счастью, не было такой необходимости. В Эстонской республике существовали школы, как начальные, так и средние, с обучением на родном языке национальных меньшинств - русском, немецком, шведском, латышском. Они находились под управлением и попечительством местных самоуправлений, которые были обязаны открывать национальные школы или классы при наличии достаточного числа учеников и по желанию родителей.

Традиционно уровень грамотности у эстонцев был весьма высоким, что было связано, в немалой степени, с необходимостью проходить обряд конфирмации.[1] Средний уровень образования русского национального меньшинства был заметно ниже, чем аналогичный средний показатель по стране в целом. Объясняется это тем, что подавляющая часть русского населения Эстонии (около 70 %) принадлежала к сельскому населению, ранее (до включения в границы Эстонии в соответствии с условиями Тартуского мирного договора 1920 г., сформировавшего государственную территорию Эстонской республики) проживавшему в губерниях Северо-запада России, где уровень грамотности среди населения, особенно сельского, никогда не был высоким, как и по всей территории Российской империи в целом.

По данным переписи населения 1 марта 1934 г., начального образования не имели 7,4 % всех граждан страны старше 10 лет. В Печерском уезде этот показатель был равен 39%, в Принаровье – 32 – 39 % , в Причудье – 35 - 43 % (в зависимости от конкретной волости). В среднем 31 % всех жителей названных районов, где и проживала подавляющая часть русского населения Эстонии, не посещал даже начальной школы и был практически неграмотным.[2]

В Эстонской республике в 1920 г. были введены единая школа и всеобщее обязательное обучение, вначале 4-классное, а затем, с 1930 г., - 6-классное. Начиная с 8 лет и до окончания курса начальной школы или до достижения 16-летнего (с 1934 – 14-летнего) возраста все дети, под угрозой штрафа родителям, были обязаны посещать школу. Окончившие начальную школу имели право поступать без экзаменов в среднюю школу или специальное учебное заведение. Принцип обязательности начального образования требовал наличия большого числа школ и значительных расходов на их содержание.

Количество русских начальных школ в течение всего рассматриваемого периода было практически постоянным - около 100, изменяясь не очень заметно: в 1922 г. их насчитывалось (вместе с эмигрантскими) 112[3], а в 1938 г. - 99.[4] Из-за низкой рождаемости и низкого естественного прироста эстонского населения довольно заметным было сокращение числа эстонских начальных школ: только за период с 1923 по 1931 гг. их число сократилось с 1 387 до 1 292.[5] Число русских школ почти не сократилось, что объясняется стабильно более высокой рождаемостью у русских, чем у эстонцев.

Да и заполняемость классных комплектов в русских школах была несколько выше, чем в эстонских, что объясняется более скромными возможностями русских начальных школ, не всегда располагавших современными и хорошо оборудованными для занятий помещениями. По данным на 1929/1930 учебный год, приведенным русским национальным секретарем (в составе Министерства народного просвещения Эстонии был учрежден секретариат для защиты культурных интересов национальных меньшинств в Эстонии - русского, немецкого, шведского и интересы каждого из них защищал свой национальный секретарь) С. Шиллингом, в Эстонии было всего 104 русских начальных школы, что составило 8,05 % всех начальных школ (что соответствует удельному весу русских в общем числе жителей Эстонии), из них в городах находились 15, а вне городов - 89 школ[6], то есть русская начальная школа в Эстонии была преимущественно сельской, волостной, что сильно отличало Эстонию от других стран, в которых проживали заметные количества русских и где школы были преимущественно городскими.

В большинстве своем начальные русские школы были построены до 1918 г.: по данным на 1929/1930 учебный год, из 97 общественных начальных русских школ 75 были построены до 1918 г.[7] Часто они находились в неблагоприятных условиях: ученики нескольких классов вынуждены были объединяться в один комплект, школьные помещения не удовлетворяли требованиям, особенно в Печерском уезде, где из 53-х школ только 19 имели свои собственные здания, специально приспособленные для школ, а остальные вынуждены были размещаться в нанимаемых у крестьян избах.[8] В определенной степени это объясняется тем, что на финансирование русских начальных школ зачастую выделялось меньше средств, чем по стране в целом. Так, в 1929/1930 учебном году средний годовой расход на 1 общественную (не частную) начальную школу по стране в целом составил 6 272 кроны, а на 1 русскую начальную школу – 5 694 кроны.[9]

При финансовом обеспечении деятельности начальных школ государство принимало на себя обязательства по оплате труда учителей, остальные расходы по содержанию школы должны были нести местные самоуправления. Соотношение долей расходов было примерно следующим: около 60 % составляли государственные выплаты и около 40 % - взносы самоуправлений и другие поступления.[10]

В случае, если соответствующие государственные органы находили долю средств, выделенных местными самоуправлениями, недостаточной, то недостающие средства принудительно взыскивались из бюджета самоуправления, не принимая во внимание, богатая это или бедная волость. А поскольку «русские» по составу населения волости были, как правило, самыми бедными в стране, эти вынужденные расходы на содержание школ представлялись многим русским крестьянам, жителям этих волостей, чрезмерными и они старались свести их к минимуму.

Представители старшего поколения крестьянских семей, которые часто сами были неграмотными, не всегда могли проследить прямую связь между образованием и практическими выгодами, которые оно могло дать. Недовольны они были и тем, что их дети должны были, в соответствии с законом, пребывать в школе, если это было необходимо (позднее поступление в школу, недостаточные успехи в учебе), вплоть до 16- или 14-летнего возраста, ибо из хозяйственного оборота крестьянской семьи выводились рабочие руки, нередко обеспечивавшие значительную часть общего дохода семьи.

В конце и начале учебного года классы в русских сельских начальных школах заметно пустели: немало школьников в это время нанималось пасти скот на эстонские хутора, невзирая на угрозу штрафа за непосещение школы. Деньги и продукты, которые подростки-пастухи получали за работу, были слишком весомым подспорьем в нищих русских крестьянских семьях, чтобы от них можно было отказаться.

Именно этими обстоятельствами и было обусловлено существовавшее в «русских» волостях (и не наблюдавшееся совершенно в других национальных группах) явление, о котором с тревогой писали общественные деятели русской общины, озабоченные судьбами русского просвещения в Эстонии: недоверчивое, а иногда и враждебное, отношение к школе и школьным работникам в среде русского крестьянства. Твердо гарантированное государственное жалованье учителей на фоне неустойчивого экономического положения крестьян, а нередко и откровенной их нищеты, порождало в них чувство зависти и, как следствие, неприязнь, а то и враждебность. А необходимость доплачивать, кроме расходов на содержание школьного здания, еще и учителям за счет волости, а значит за счет крестьян, 10 % суммы жалованья и квартирных денег, вызывало откровенное недовольство сельских русских жителей.

Сеть русских начальных школ, сложившаяся еще до возникновения Эстонской республики, сохранила школьные здания и кадры учителей, которых со временем стало недоставать. Новые кадры учителей для русских начальных школ было призвано готовить открытое осенью 1930 г. русское отделение Таллиннского педагогиума, на 1-й курс которого были приняты 40 слушателей, закончившие русские гимназии в Нарве и Печерах. Обучение велось в течение двух лет на русском языке. В 1934 г. было набрано уже вдвое меньше слушателей, и на русском языке преподавались только 4 предмета, а в 1936 г. русское отделение, несмотря на нехватку учителей для русских начальных школ, было вообще ликвидировано.

Для основной массы русских школьников образование исчерпывалось начальной школой. Редко кто из сельских школьников мог продолжить образование в гимназии: постоянно увеличивавшаяся плата за обучение в совокупности с расходами на проживание в городе (все гимназии располагались в городах) была просто непосильной для бюджета крестьянской семьи. В гимназии обучались в основном городские дети.

В начальный период существования Эстонской республики число русских гимназий было довольно большим: в начале 20-х гг. их насчитывалось 12, из которых 3 были предназначены для детей эмигрантов и финансировались эмигрантскими организациями, 5 частных и 4 государственных.[11]

Эмигрантские гимназии не имели права официально именовать себя гимназиями и имели статус общеобразовательных курсов. Две из них просуществовали недолго, и только Нарвские общеобразовательные курсы Комитета русских эмигрантов продержались до 1938 г. Несмотря на то, что уровень преподавания на курсах был очень высоким, что постоянно подтверждали члены Русской академической группы[12], регулярно и подробно знакомившиеся с качеством преподавания и уровнем подготовленности преподавателей, а программа обучения соответствовала программам преподавания, принятым в средних учебных заведениях России до октября 1917 г., аттестат курсов не признавался Министерством народного просвещения Эстонии из-за несоответствия требованиям, которые были обязательны для учебных программ в средних учебных заведениях страны.

Выпускники курсов должны были получать аттестат о среднем образовании из Праги от Союза русских академических организаций, признававшийся за границей. Это давало им право беспрепятственно продолжать образование за пределами Эстонии, в том числе и в учебных заведениях, созданных стараниями Союза русских академических организаций в Праге (на Русском юридическом факультете) или Париже (в Институте русского права при Сорбонне). Или же на 1 год переходить в государственную русскую гимназию г. Нарвы, там сдавать выпускные экзамены и получать аттестат установленного в Эстонии образца.

Число русских гимназий постепенно сокращалось, и к 1940 г. их осталось 3: по одной государственной в Нарве и Таллинне и 1 частная в Таллинне. А в обширном по территории и самом «русском» по составу населения Печерском уезде вообще не осталось ни одной русской гимназии. В 1938 г. власти без объяснения причин закрыли единственное среднее учебное заведение - русское отделение Печерской городской гимназии, в котором дети с русским языком обучения могли получить среднее образование, - и никакие протесты и обращения русской общественности не возымели действия. Объясняется это, с одной стороны, некоторым сокращением числа детей, имевших материальные возможности приобрести среднее образование, но, главным образом, политикой эстонских властей, которые в обстановке «периода безмолвия»[13] проводили достаточно четкий курс на «эстонизацию» образования в стране.

Школьная реформа 1934 г. не только изменила структуру образования, введя вместо прежней начальной школы и 5-классной гимназии 4-летнюю начальную школу, 5-классную прогимназию и 3-класную гимназию, но и обязала школьников учиться или в национальной школе (с языком преподавания той национальности, к которой они себя относили) или в школе с государственным языком обучения. Одновременно был изменен порядок определения национальности ребенка: ранее она определялась по согласованию родителей, теперь автоматически по отцу.

Результатом применения этих законов стало принудительное перемещение детей из русских школ в эстонские. Даже если по формальным паспортным данным дети не могли считаться чисто русскими, протесты родителей игнорировались.

Все это побудило видных деятелей русского национального меньшинства - русских депутатов Государственного собрания (парламента Эстонской республики) и председателей правлений двух самых крупных и наиболее влиятельных в русской общине организаций (Союза русских просветительных и благотворительных обществ Эстонии и Русского национального союза[14]) - направить в феврале 1939 г. обращение к президенту Эстонской республики К. Пятсу[15] с целью привлечь его внимание к тому угрожающему положению, которое сложилось в стране с образованием на русском языке.

Описав сложное экономическое положение, в котором находится русское национальное меньшинство, авторы обращения обратили внимание главы государства на то, что тяжелое экономическое положение осложняется той национальной политикой, которая положена в основу политического курса последних лет - политикой насильственной «эстонизации» русского меньшинства. Наиболее заметное воплощение эта политика нашла в школе, что фактически приводило к разрушению русской школы. Директорами русских школ повсеместно назначали эстонцев, которым были чужды культурные проблемы русских и которых местное русское население воспринимало враждебно, считая их чужаками и соглядатаями правительства. Почти треть русских школ Печерского уезда, больше трети школ Причудья и 17 % школ Принаровья возглавлялись директорами-эстонцами.[16]

И дело было даже не в национальности вновь назначаемых директоров школ.

Авторы обращения говорят о том, что в администрации разных уровней русских районов страны целенаправленно назначаются эстонцы, часто плохо знающие русский язык и очень часто из-за низких деловых качеств просто непригодные для назначения в другие районы страны. В случае, если подходящей кандидатурой оказывается русский, от него требуют сменить фамилию на эстонскую.

Количество уроков на родном языке постоянно сокращалось за счет увеличения уроков государственного языка, и запуганные учителя все свое внимание сосредоточивали только на эстонском языке. Назначением директорами эстонцев дело не ограничивалось: все чаще учителями в русские школы назначали также эстонцев, хотя русский язык они знали слабо. Так, в начальном училище Печер (нужно отметить, что «эстонизации» этого самого «русского» уезда Эстонии, важного в военно-стратегическом плане, власти Эстонии придавали особое внимание) из 7-ми учителей 6 были эстонцами и только одна учительница - русская.[17] Причем нередко такие «учителя» даже не имели педагогического образования и вполне могли потребовать от русского ребенка, чтобы он писал «рош» вместо «рожь», «дет» вместо «дед», «этот тетрадь» вместо «эта тетрадь» и т.д.

По мнению авторов обращения, такого рода политика не только вела к разрушению русской школы, но и усиливала отторжение русского национального меньшинства, сеяла национальную рознь, болезненно обостряла национальное самосознание, одним из проявлений чего стал рост симпатий к Советской России среди русской молодежи и участившиеся случаи бегства ее за границу, в СССР.[18]

Сеть профессионально-технического обучения, достаточно хорошо развитая в Эстонской республике, была полностью ориентирована на эстонский язык обучения. Из более чем полутора сотен профессионально-технических школ, существовавших в стране во второй половине 30-х гг., только две - Русская частная торговая школа общества «Дом русского ребенка» в Таллинне с 4-летним обучением и Нарвская техническая школа, финансировавшаяся на средства эмигрантских организаций, при Нарвских общеобразовательных курсах, также с 4-летним обучением - давали прикладное профессиональное образование на русском языке.

Высшее образование в Эстонии выпускники русских гимназий могли получить в Тартуском университете, Таллиннском политехникуме (с 1936 г. - Таллиннский технический институт, а с 1938 г. - Таллиннский технический университет) и на частных Высших политехнических курсах.

В формировавшийся после возникновения независимой Эстонской республики национальный Тартуский университет из-за крайней нехватки квалифицированных кадров преподавателей-эстонцев было решено пригласить преподавателей из Германии, России и Финляндии. И хотя официальным языком делопроизводства признавался эстонский, первое время при проведении учебной работы разрешалось пользоваться и другими языками: в 1919 г. больше половины лекций (53,2 %) читались на русском языке, поскольку им владело большинство студентов и преподавателей.[19] Достаточно быстро, по мере подготовки национальных кадров, языком преподавания стал эстонский. В первые годы работы университета довольно высоким был удельный вес русских студентов: в 1920 г – 4 % (заметное сокращение по сравнению с 1916 г., когда языком преподавания был русский и удельный вес русских студентов равнялся 27 %), в 1925 - 5,2 %, в 1931 г. - 4,9 %.[20]

Во второй половине 30-х гг. началось заметное снижение удельного веса русского студенчества в Тартуском университете. В 1938 г. среди поступивших в Тартуский университет русские студенты составили всего лишь 90 человек (2,8 % всех студентов). Невысоким был и удельный вес студенчества в общей численности русского национального меньшинства: на 1 000 человек населения среди эстонцев приходилось 2,9 студента, среди немцев - 8,69, среди евреев - 15,56, а среди русских - только 0,97.[21]

Причины столь резкого снижения удельного веса русских студентов в Тартуском университете, кроме постоянного роста платы за обучение и повышения расходов на проживание в Тарту, состояли еще и в том, что очень немногие выпускники русских гимназий, несмотря на то, что в них было достаточно высокое качество преподавания эстонского языка, обеспечивавшее практически свободное владение им, могли сдать введенный в середине 30-х гг. вступительный письменный экзамен по эстонскому языку. Другая, не менее важная, причина: в условиях «эстонизации» многие студенты не только из смешанных, но и чисто русских семей предпочитали, сменив, в случае необходимости, фамилию на эстонскую, числить себя эстонцами. Кроме того, нередкими были случаи, когда русские абитуриенты, которым средства позволяли получить высшее образование, не видя для себя перспектив в Эстонии, предпочитали отправляться для продолжения образования в другие страны.

Высшее техническое образование в Эстонии можно было получить в Таллиннском политехникуме с преподаванием на эстонском языке. Удельный вес русских студентов в нем не слишком колебался, стабильно составляя около 10 %, но несколько снизившись после преобразования его в Таллиннский технический университет.[22]

Единственной возможностью приобрести высшее образование на русском языке в Эстонии стали организованные в 1922 г. Русской академической группой частные Высшие политехнические курсы (с 1935 г. - частный Высший политехнический институт). Срок обучения на Высших политехнических курсах, существовавших исключительно за счет невысокой платы за обучение, частных пожертвований и нестабильных поступлений от благотворительных вечеров, не пользовавшихся никакой поддержкой властей и не имевших своих помещений, первоначально равнялся 4-м годам, затем стал 6-летним. Число студентов на двух отделениях курсов - инженерно-строительном и механическом - в первый год обучения составило 65, в 1929/1930 учебном году – 82, в 1938 г. - 120.[23] Обладавшие очень высокой квалификацией преподаватели Высших политехнических курсов (научно-технический потенциал русской интеллигенции в Эстонской республике, несмотря на ее немногочисленность, был очень высок: так, например, с 1922 по 1931 гг. треть всех патентов, заявленных в Эстонии, принадлежала русским инженерам и техникам[24]) могли обеспечить, даже несмотря на отсутствие материальной базы для обучения, высокое качество преподавания, хотя оплата их труда была символической, да и то часто задерживалась. Выпускные экзамены на курсах проводились сначала при Пражском политехникуме, затем выпускники стали получать дипломы, выдававшиеся от имени Союза русских академических организаций за границей, признававшиеся за границей, что, впрочем, совсем не влияло на позицию эстонских властей, не желавших признавать дипломы Высших политехнических курсов.

Напрямую с судьбой и проблемами русского образования в Эстонии связан вопрос о культурной автономии. Сложные условия, в которых оказалась русская школа во второй половине 30-х гг. вновь пробудили в русской общине Эстонии интерес к проблеме национально-культурной автономии.

В системе международно-правовых актов, зафиксировавших происшедшие в Европе после Первой мировой войны политические и территориальные изменения, немалое место отводилось вопросам защиты прав национальных меньшинств в новообразованных или изменивших свои границы государствах, что нашло отражение в соответствующей конвенции, принятой на Парижской мирной конференции в 1919 г. В соответствии с этой конвенцией, в конституции целого ряда государств Европы были включены пункты, гарантировавшие политические и культурные права национальных меньшинств, проживавших на территории этих стран (что не помешало политическим элитам большинства этих стран, состоявшим преимущественно из представителей титульной, государствообразующей, нации, в практической деятельности, определяя внутреннюю политику этих стран, продекларировав права национальных меньшинств, реально их игнорировать в той или иной степени).

В «Манифесте ко всем народам Эстонии» от 24 февраля 1918 г., объявившим Эстонию в ее исторических и этнографических границах самостоятельной и независимой демократической республикой, народами Эстонии признавались, помимо эстонцев, русские, немцы, шведы, евреи и другие; им гарантировалось право на автономию их национальных культур. Соответствующие гарантии содержались и в Конституции Эстонской республики.

Эстонская республика одним из первых новообразованных европейских государств, 12 февраля 1925 г., во исполнение соответствующего параграфа Конституции, приняла закон о культурной автономии национальных меньшинств. Особенностью этого закона, который традиционно принято именовать одним из самых либеральных законов подобного рода в Европе, было то, что ориентировался он не на территориальную, а на этнокультурную национальную общность.

Национальными меньшинствами, на которые распространялось право на культурную автономию, закон признавал немцев, русских, шведов, а также все проживающие в пределах Эстонии народности, общее число граждан которых было не менее 3 000 человек. Принадлежность к соответствующему национальному меньшинству определялась на основании особого национального регистра - списка, в который включались достигшие 18-летнего возраста граждане по их желанию, а не достигшие 18-ти лет относились к национальному меньшинству, в которое входили их родители.

Закон предусматривал создание органов культурного самоуправления национального меньшинства: культурного совета, избираемого на 3 года, культурной управы и местных культурных попечительств, в компетенцию которых входили «организация общественных и частных учебных заведений с преподаванием на родном языке соответствующего национального меньшинства и управление ими», в также «попечение о прочих культурных задачах национального меньшинства и управление основанными в этих целях учреждениями и предприятиями».[25]

Культурный совет должен был составить национальный регистр и лица, внесенные в него, получали право на национальную автономию и обязанность участвовать в финансировании культурной автономии, уплачивая специальный налог. Оформив культурную автономию, русская община получила бы возможность иметь русскую школьную управу, своих школьных советников, которые могли бы определять подбор педагогических кадров, добиваться того, чтобы в общеобразовательной части школьной программы предметы, играющие чрезвычайно важную роль не только в формировании национального самосознания, но и формировании общего мировоззрения (родная литература и история своего народа) заняли бы побольше места. В обычной школе, содержавшейся на средства государства и местного самоуправления, как эстонской, так и русской, содержание, объем и продолжительность обучения регламентировались законами республики. Общий характер и объем преподавания того или иного учебного предмета определялись программами Министерства народного просвещения страны, и включение какого-либо добавочного предмета допускалось только с разрешения министерства, при наличии достаточно веского основания, каким и могло стать ходатайство органов культурной автономии с просьбой увеличить число часов на преподавание того или иного предмета (например, истории России в русских школах, где он специально не преподавался). Создание культурной автономии способствовало бы и более успешному сохранению русской культуры в Эстонии.

Практически сразу же правом на создание культурной автономии воспользовались немцы и евреи, проведя соответствующую работу и создав свои культурные советы.

Русское и шведское национальное меньшинства не воспользовались законом о культурной автономии. Дело в том, что сам закон о культурной автономии, хоть и заслужил одобрение Лиги Наций как один из самых либеральных законов о культурной автономии национальных меньшинств, составлен был таким образом, что претворение его в жизнь изначально было гораздо доступнее небольшим по численности, зажиточным и хорошо организованным меньшинствам, вроде немецкого и еврейского, в которых к тому же мотивация к получению качественного образования традиционно была достаточно высокой (недаром именно немецкие депутаты эстонского парламента составили первый проект закона о самоуправлении национального меньшинства, и окончательный вариант закона в гораздо большей степени соответствовал именно специфике немецкого национального меньшинства в Эстонии).

Кроме того, русские и шведы, в отличие от немцев и евреев, жили компактно, в некоторых случаях составляя даже подавляющее большинство населения той или иной волости. Собственно, в тех волостях, где проживало относительно много русских или шведов, они были в достаточной степени представлены в органах местного самоуправления и могли определять язык преподавания в местных школах, но средства на содержание этих школ получали на тех же условиях, что и эстонские школы. Поэтому довольно долгое время русские, как и шведы, не видели большой необходимости в том, чтобы менять сложившийся порядок, тем более, что переход школ в ведение органов культурного самоуправления освобождал органы местного самоуправления от обязательств в области просвещения национальных меньшинств, перекладывая расходы на содержание школ на органы культурного самоуправления соответствующего национального меньшинства, что должно было повлечь за собой увеличение налоговых выплат русскими, к чему они, в силу повальной нищеты подавляющей части русского населения, были просто не готовы. Налог на финансирование культурной автономии рассчитывался от величины уплачиваемого подоходного налога, значительную часть его (по предварительным расчетам, до 2/3 его) должны были выплачивать более состоятельные городские жители[26], с чем многие из них, причем нередко достаточно состоятельные, не желали согласиться. И уже на стадии предварительного обсуждения необходимости введения культурной автономии для русских, они поспешили объявить себя нерусскими.[27]

Да и многие сельские жители не желали отдавать несколько крон в год в виде налога на содержание русских образовательных и культурных учреждений, невзирая на то, что на приобретение водки они тратили неизмеримо более значительные суммы: достаточно часто общественные деятели русского национального меньшинства и русские журналисты писали о том, что подлинный бич русских сельских окраин Эстонии - неумеренное пьянство.

Довольно долгое время идея культурной автономии для русского национального меньшинства была лишь предметом обсуждения в русских газетах, темой выступлений общественных и культурных деятелей русской общины, не принимая каких-либо реальных форм. Ситуация стала меняться в 30-х гг., когда, с одной стороны, правительство стало сокращать средства, выделяемые на русское образование, перераспределяя их в пользу культурных автономий, а с другой - активная политика эстонских властей по «эстонизации» общества и культуры стала порождать у местной русской интеллигенции опасения за сохранение русского национального меньшинства как такового.

В 1930 г. при правлении Союза русских просветительных и благотворительных обществ была организована комиссия по разработке вопросов, связанных с введением культурной автономии русского меньшинства в Эстонии. К сожалению, тогда так и не удалось достичь общего взгляда внутри русской общины, и прежде всего в среде общественных и культурных деятелей, на эту проблему.

Через пять лет, в 1935 г., в обстановке все более усложнявшихся условий для сохранения русской культуры в Эстонии, аналогичная комиссия при правлении союза была создана вновь. Работала она гораздо более успешно, и осенью 1937 г. Xv съезд Союза русских просветительных и благотворительных обществ единогласно проголосовал за введение культурной автономии для русского национального меньшинства. Но теперь уже власти страны под разными предлогами стали затягивать разрешение вопроса о создании русского культурного самоуправления. И даже проявление интереса к вопросам культурной автономии стали расценивать как проявление нелояльности. А события лета 1940 г., приведшие к насильственному включению Эстонии в состав СССР, сняли этот вопрос с повестки дня.

Примечания:

[1] В протестантской церкви, к которой принадлежало подавляющее большинство эстонцев, конфирмация - публичный акт, символизирующий достижение молодыми людьми церковного совершеннолетия и включение их в состав религиозного общества. Сам обряд конфирмации включал краткий экзамен по катехизису, что предполагало владение по крайней мере основами грамоты.

[2] Русский календарь для Эстонии на 1936 г. С.13.

[3] Шиллинг С. Русские школы в Эстонии//День русского просвещения. 1931. С.26.

[4] Русский календарь для Эстонии на 1939 г. С.15.

[5] Шиллинг С. Русские школы в Эстонии. С.27.

[6] Там же. С.26.

[7] Школьный отдел//Вестник Союза русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии. 1931. № 3-7. С.57.

[8] Шиллинг С. Русские школы в Эстонии. С.27; Школьный отдел. С.63.

[9] Школьный отдел. С.57.

[10] Шиллинг С. Русские школы в Эстонии. С.28.

[11] Подсчитано по: Русское национальное меньшинство в Эстонской республике. Тарту;СПб.,2001. С.197.

[12] Русская академическая группа в Эстонии (РАГ) - созданное в конце 1920 г. объединение бывших преподавателей высших учебных заведений России, научных работников, оказавшихся в эмиграции в Эстонии. РАГ, ставшая одним из первых объединений подобного рода в Российском зарубежье, вскоре вступила в образовавшийся в Праге Союз русских академических организаций за границей. Основными целями деятельности РАГ были: оказание моральной и материальной помощи своим членам, всемерное содействие подготовке молодых научных кадров, помощь русскому студенчеству в эмиграции, устройство различных научно-образовательных курсов и средних учебных заведений для эмигрантов.

[13] Период после установления в Эстонии с 1934 г. режима авторитарного правления президента К. Пятса получил название «периода безмолвия» и характеризовался, помимо запрета на деятельность политических партий, профсоюзов, установления государственного контроля над печатью и радио, еще и тем, что власть стала все настойчивее подчеркивать свой национальный характер, предпринимая среди прочих мер по «эстонизации» общества меры по закреплению преимуществ за эстонским языком и культурой нередко за счет языка и культур национальных меньшинств Эстонии, в том числе и русского. В числе мер, проведенных с целью закрепления преимуществ во всех сферах экономической, политической и культурной жизни страны за эстонцами, была проведена кампания по «эстонизации» фамилий, в ходе которой носителям неэстонских фамилий «рекомендовали» сменить их на эстонские, подкрепляя «рекомендации» отказом в приеме на работу на государственную службу, а нередко и в частном секторе.

[14] Союз русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии (СРПБО) - самая крупная и влиятельная в русской общине Эстонии общественная организация. Была создана в 1923 г., а к 1938 г. объединяла свыше 100 культурных организаций, в которых числилось примерно 4 - 5 тыс. человек. Своей целью союз определил координацию и общее руководство деятельностью в области просвещения русского населения Эстонии, поднятия уровня его культуры, сохранение и развитие традиций русской культуры. Объединив разбросанные по разным уездам и городам страны просветительные общества, союз взял на себя организацию разного рода культурных мероприятий и, в какой то степени, проведение культурной политики, общей для всего русского национального меньшинства, то есть организацию разного рода общеобразовательных курсов, театральных кружков, инструкторскую помощь местным просветительным обществам, издание календарей, журналов, учебной литературы, представительство интересов русского меньшинства в области культуры и просвещения в правительственных учреждениях. Русский национальный союз (РНС)- старейшее из общественно-политических объединений русского национального меньшинства в Эстонской республике, возник в сентябре 1920 г. и своими целями ставил защиту и представительство национальных, политических и культурных интересов русского национального меньшинства в Эстонии.

[15] Это обращение в числе многих аналитических документов по Эстонии в ходе подготовки присоединения Эстонии к СССР было представлено органами НКВД в ЦК ВКП(б), осталось в его архиве и в 1993 г. было опубликовано в журнале «Родина» № 3. На эту публикацию и даются все сноски.

[16] Родина. 1993 № 3. С.51.

[17] Там же.

[18] Там же. С.52.

[19] История Тартуского университета, 1632 - 1982. Таллинн, 1982. С.168.

[20] Русское национальное меньшинство в Эстонской республике. С.208; Вестник Союза русских просветительных и благотворительных обществ. 1932. № 8. С.105; Кахк Ю., Сийливаск К. История Эстонской ССР. Таллинн,1987. С.113.

[21] Русское национальное меньшинство в Эстонской республике. С.208.

[22] Там же.

[23] Русская академическая группа в Эстонии: Очерк деятельности академической группы за 10 лет (9 декабря 1920 - 1930 г.). Юрьев,1931. С.19; Русское национальное меньшинство в Эстонской республике. С.207.

[24] Вестник Союза русских просветительных и благотворительных обществ. 1931. № 1. С.91.

[25] Закон о культурной автономии национального меньшинства//Вестник Союза… 1928. № 6 С.84.

[26] О культурной автономии//Вестник Союза… 1931. № 8-10. С.130.

[27] Исаков С. Обзор Г.И. Тарасова «Русские в Эстонии. 1927»// Балтийский архив: Русская культура в Прибалтике. Vi. Рига,2000. С.126.