ИСТОРИЯ

Император Николай I считал Сергея Волконского «набитым дураком, лжецом и подлецом». Это как раз тот случай, когда император, полагавший себя безошибочным знатоком людей, ошибался очень и очень серьёзно.

230 лет назад, 19 декабря 1788 г., в семье одного из «екатерининских орлов» родился младший сын. Отец его, генерал-майор Григорий Волконский, слыл большим чудаком и оригиналом, что связывают с контузией от удара турецкой саблей во время одного из сражений. Младенцу, которого назвали Сергеем, была суждена ещё более причудливая и оригинальная биография, которая, по сути, состояла из сплошных парадоксов.

Начать можно хотя бы с того, что Сергей Волконский был одним из самых статусных декабристов, он значительно превосходил многих своих товарищей по тайному обществу: что Северному, что Южному.

Во-первых, своим чином и званием. Он был единственным генералом среди декабристской когорты поручиков, капитанов, майоров, в лучшем случае — полковников.

Во-вторых, знатностью рода. Род князей Волконских восходит к незапамятным временам: к князьям Черниговским и далее — к самому Рюрику. С ним можно сравнить только таких же декабристов-Рюриковичей, как князья Барятинский, Оболенский и Щепин-Ростовский. Здесь надо стушеваться даже князю Сергею Трубецкому: тот ведёт свою родословную от литовского князя Гедимина. Почтенно, конечно, но не Рюрик, как ни крути. Ну а худородным Романовым вообще лучше стоять в стороне.

Впрочем, как раз Романовы никак не могли стоять в стороне. И если император Александр I весьма и весьма ценил своего флигель-адъютанта, то его брат и преемник Николай I после личного допроса Волконского по делу о Восстании декабристов оставил о нём следующую запись: «Сергей Волконский — набитый дурак, нам всем давно известный, лжец и подлец в полном смысле, и здесь таким же себя показал. Не отвечая ни на что, стоя, как одурелый, он собой представлял самый отвратительный образец неблагодарного злодея и глупейшего человека».

Николай I — при всех его достоинствах — был крайне упрямым человеком. По какой-то загадочной причине он считал, что от рождения наделён уникальной способностью разбираться в людях с первого взгляда. Переубедить его в этом было чрезвычайно трудно, почти невозможно. Хотя и стоило бы, поскольку в реальности всё обстояло с точностью до наоборот. И случай с Волконским это подтверждает почти идеально.

Скажем, признав князя «глупейшим дураком», император поступил как гоголевская унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла. Потому что Волконский одобрял те начинания, которыми впоследствии прославился Николай I. Более того, он всецело доверял тем же людям.

Например, Александру Бенкендорфу. Да-да, тому самому шефу жандармов и главе III Отделения, высшего органа политической полиции. Так вот. Сергей Волконский всецело приветствовал и появление, и специфику службы жандармов, этих «душителей свобод»: «В числе сотоварищей моих был Александр Христофорович Бенкендорф, были мы сперва знакомы, а впоследствии — в тесной дружбе. Как человек мыслящий и впечатлительный он увидел, какие услуги оказывает жандармерия во Франции. И полагал, что на честных началах, при избрании лиц честных, смышлёных, введение этой отрасли соглядатайства может быть полезно и царю, и Отечеству… Он пригласил многих моих товарищей вступить в эту когорту, как он называл, добромыслящих, и меня в том числе».

Назвав князя Волконского подлецом, император сильно рисковал. Это тяжкое оскорбление, а в вопросах чести Сергей Григорьевич был весьма щепетилен. Так, известен случай, когда он вступился за молодого офицера, получившего пощёчину от генерала Винценгероде. Генерал оправдывался тем, что не разглядел, кто перед ним: «Но это же не офицер, а простой рядовой!» На что получил от Волконского ответ: «Даже и в этом случае ваше действие было бы предосудительно!» Мог ли подлец так вести себя со старшим по званию, к тому же своим непосредственным начальником? Вряд ли.

Известно, что высшей похвалой человеку Николай I считал его деловые качества. «Дельно!» — такого отзыва императора могли удостоиться немногие. И то, что этого не удостоился князь, можно объяснить только и исключительно личной неприязнью царя к «набитому дураку» Волконскому.

По закону ссыльнокаторжным можно было заниматься только земледелием. Разумеется, на некоторые нарушения смотрели сквозь пальцы: многие декабристы подрабатывали репетиторством, а кто-то пробовал даже мыть золото или заняться мыловарением. Но самые родовитые, те же Трубецкие, например, на этот счёт не задумывались, поскольку никаких финансовых затруднений не испытывали.

Семья Волконских никакой финансовой подпитки с «большой земли» не получала. Князь Волконский, Рюрикович по происхождению, считая зазорным искать лазейки в законах, сам взялся за соху и лопату. И добился впечатляющих успехов. Об этом свидетельствуют фрагменты писем, которые жена писала его матери.

Писала жена, поскольку сам князь был лишён права переписки 11 лет: «Здоровье вашего сына очень хорошо, он много занимается своим садиком… У нас есть цветная капуста, артишоки, прекрасные дыни и арбузы и запас хороших овощей на всю зиму… Сергей сделал опыт разводки табака из семян, по размеру листья так же хороши, как и на американских плантациях». Напомним, что дело происходит в Читинском остроге, нынешней Чите, где среднегодовая температура составляет минус 1,4 градуса по шкале Цельсия. А у Волконского — дыни, арбузы и табак.

Неудивительно, что ему удалось не просто подняться с нуля, но и достичь серьёзных коммерческих успехов, которые до того впечатлили местных, что оранжереи по образцу князя Волконского продолжали строить ещё лет сто.

Но наибольшее влияние князь оказал, как ни странно, не на растениеводство в экстремальных условиях и не на историю политических движений. А на русскую литературу. Именно его пример «опрощения» заинтересовал, причём с далеко идущими последствиями, одного молодого писателя-офицера по имени Лев Толстой.